На полях.

Оказывается, для того, чтобы перестать раздражаться на непонятное, надо всего лишь до уровня этого непонятного дорасти - и самой понять то, что просто говорилось на ином, чужом для тебя языке. Как бы очевидно, но все равно ужасно неожиданно.
Бесконечное "самосовершенствование" - просто неудачный (для меня) термин, слишком абстрактный, самоцель, вещь в себе. Не очень понятно зачем, но всем обязательно _надо_ этим заниматься, иначе так и останешься недоразвитым быдлом. Лучше всего чем-нибудь совершенно неприменимым в жизни, например, изготовлением бесценных (потому что черта с два это кто-то купит) вещей из кучи дорогих материалов на уровне дилетанта. Мне было бы гораздо ближе и понятнее "разработка новых навыков" - подбор и апробация новых средств достижения заведомо и заранее определенной цели. Ну и да, это чуть-чуть иная степень свободы - не внутренней, но внешней - планировать свое свободное время с учетом дополнительных нагрузок. При наличии в месяце семи выходных дней, не считая тех, что после суток, для меня совершенно недоступная. В этом плане я просто им всем завидую, что уж.
Тем не менее, список на ближайшую пяти-семилетку определен. К 30-35 годам вне основной профессии я хочу в активе, в порядке актуальности:
- косметология и визаж
- парикмахерское дело
- кулинария
- ландшафный дизайн/дизайн интерьера
- флористика
Еще больше черной логики и белой сенсорики практичности в жизни, о да.
____________________

В рамках бытового-девчачьего же.
Совершенно неожиданно научилась закалывать волосы под любимые мои викторианские узлы. На самом деле конечно же совершенно иначе, чем это было тогда, но мне все равно очень нравится, как получается. Хочу еще красивых заколок, чтобы можно было экспериментировать с этим.

@темы: бытовое, простые волшебные вещи, кольца Сатурна

---

О страслом и ужаслом государственном надзоре.

Что, собственно, и требовалось доказать.
Пользуясь случаем, выражаю благодарность адекватной администрации дайрей. Сколько здесь обитаю, столько не могу на них нарадоваться.

23.02.2013 в 22:40

Пишет  Diary Spirit:

Мы побывали в "черных списках Рунета"
Уважаемые пользователи, сайт @дневников был недоступен сегодня примерно с 17:20 до 18:10 мск.
А случилось вот что. Сегодня днем один из наших пользователей (дай бог ему крепкого здоровья) сообщил администратору, что Дайри.ру у него не открывается, и он видит сообщение, будто IP-адрес сайта внесен в "Единый Реестр доменных имен...". Мы проверили — действительно, сайт был забанен по IP (скриншот на картинке ниже). При этом, никакого предупреждения или требования удалить запрещенный контент мы по почте не получали, а у нас сайт еще работал. Блокировка его всеми основными провайдерами включилась примерно через 2 или 3 часа.



После недолгой переписки с представителем Роскомнадзора выяснилось, что один из архивных дневников содержал запрещенный контент в записи за 2005 год. Роскомнадзор написал требование удалить страницу нашему хостеру РТКОММ, но тот не переслал нам это требование. Не получив ответ в течение трех дней, Роскомнадзор приказал провайдерам забанить наш IP-адрес.

Сейчас причина бана устранена, и сайт работает в обычном режиме.

Это был уже второй случай в нашей истории — в январе мы положенным порядком заранее получили требование и удалили "вредный" дневник. Следует отметить, что Роскомнадзор не придирался по-мелочам, а указал на реально вредный контент: в первом это были способы приготовления и употребления наркотических веществ, а во втором — описание способов самоубийства. Можно предположить, что ваши и наши опасения, будто модераторы Рунета будут выискивать в дневниках рассказики с любовными историями школьников, пока не оправдываются, потому что волнуют их в гораздо меньшей степени.

Ввиду сказанного, просим пользователей решительно использовать кнопку "Пожаловаться" в тех случаях, когда вам встретится явно запрещенный контент, содержащий 1) способы приготовления, распространения и употребления наркотических веществ и 2) самоубийств.

3) педофилия.
Это три маркера, на что реестр реагирует довольно оперативно.

URL комментария

Плюс еще из комментариев:

Раз всплыла тема. Я осенью писала в Роскомнадзор, спрашивала про "рассказики с любовными историями школьников". Обещала принести ответ, если получу, но ответ пришел картинкой *tif, плюс на картинке мои фамилия и мейл, надо затирать и конвертировать в другой формат, в общем, забылось.
Но суть ответа была та, что с эротическими рассказами -- это не в Роскомнадзор, они таким не занимаются. Рекомендовали ставить маркировку с возрастными ограничениями, в случае сомнений обращаться к экспертам.
Собственно, если кого-то интересует официальная позиция Роскомнадзора. Надо будет уже повесить их ответ у себя, не забыть.

Админы,

URL комментария

@темы: о дивный новый мир, люди и их проявления

---

Кусочек жизни мира. Моего - в том числе.

«Мел приходит и печально рассказывает:
- Мы разочаровались в мире. И я решил уходить в Мир Духов. Я уже был там, когда умирал. Так лучше, для нас всех.
- Отлично, моя радость, - соглашаюсь я. - Видишь, у меня на коленях пистолет лежит? Заряженный и со взведенным курком. Так вот, если ты сейчас пойдешь пафосно обрядиться и уходить, то я прострелю тебе ногу. Первую помощь оказывать умею. А потому сиди и слушай.

...
- Я не хочу, - говорю я, - чтобы близкие мне люди совершали ошибки.
- У тебя нет дорогих тебе людей, Вирджиния, - улыбается Мел. - Вчера я хотел убить тебя. Я даже приготовил для этого все необходимое. Но не смог. Жаль. Оказался слабее, чем думал.
Новость неожиданная. Но я заставляю себя о ней забыть.
- Пофиг, - говорю я. - Ты не уйдешь.

...
- Я не хочу, чтобы этот мир умирал, - объясняю я. - Он еще жив. В нем есть Кайл, есть Дэниэл - они живые люди. И мир - жив, и вы - живы, я не хочу, чтобы вы уходили из него.
- Мир мертв, Вирджи, - неожиданно говорит Эрвальд. - Здесь, в Верхнем, я видел всего две пары живых глаз - твои и Акулы, но он слишком озабочен своим равновесием. Я когда-то хотел... верил. У меня есть Фритаун, но это тоже бегство.

- Мир жив, понимаете, - отвечаю я. - Я люблю его. Я не хочу, чтобы те, кто могут его спасти, убегали и бросали его. Если я останусь одна, я и тогда его не брошу. Но сейчас-то нас много. Больше одного, по крайней мере - это уже много. Поэтому и прошу - не бросайте.
И Мел неожиданно вспоминает стихи:

Забыл тебе объяснить: Авраам тогда
Нашел десять праведных – и устоял Содом.
Так они спасли и прочие города:
Под суровым взглядом, нежданным чудом,
Большим трудом.
В назиданье им был огненный явлен столб,
Иногда они тяготились своей виной,
Но никто из них не слыхивал про потоп,
И никто не знал, чем славен трудяга Ной.
Жизнь текла как нужно: был более белым свет.
Каждый жил свой срок и бремя спокойно нес
Да, нам был оставлен только один Завет,
Но ведь не был судим и казнен на кресте Христос.
Подрастали дети, покрывались мхом валуны.
И катилось время сквозь явленный Божий Дух.
В двадцать первом у нас не боялись Третьей войны.
Потому что в двадцатом не было первых двух.

…Знаешь, полно причин сеять мрак и хаос.
Но что-то велит держать этот пыл в руках.
Я пишу тебе из отеля вблизи Дахау –
Здесь чудесные люди, здесь песни поют в домах.

…Хорошо, что это письмо ничего не весит.
Я таскаю его с собой, сквозь мороз и звезды.
«Десять, - думаю я всю ночь, - десять».
Может, еще не поздно.

velsa.livejournal.com/60533.html

- Видишь, - говорю я. - Ты это понимаешь. Значит, ты не уйдешь.
И откладываю пистолет.»

Я не знаю, что тебе еще рассказать про нее, кроме того, что было сказано.
Формально она мне никто - не отражение, не маска и не образ, не собеседник и не альтер-эго, не сестра и не друг, она даже не моя богиня, что могло бы иметь хоть какую-то логику и смысл. Если смотреть объективно, то среди нас, рожденных на этой земле, она вообще не существует; я даже не уверена, что в этом мире существует хотя бы приблизительный ее аналог, во всяком случае не общеизвестный.
И тем не менее, с твоей подачи (спасибо тебе за это, без шуток) с определенного момента она.. ну да, часть моего номоса - как образ и живая сущность, и одна из граней соприкосновения с другой плоскостью мира - как Сила и принцип. Мы не "общаемся" внутри своей головы, я не вижу ее мир, равно как не вижу свой мир ее глазами, я почти не ощущаю ее присутствия в своей жизни, по крайней мере не постоянно. На самом деле - я уже не раз говорила тебе об этом и это совершенно не шутка и не кокетство - я почти не знаю ее. Но иногда чувствую и (почти всегда) понимаю. Это, наверное, какое-то особое этическое дао - понимать тех, о чьей жизни понятия не имеешь, не проси меня объяснять, как именно оно работает.

И все-таки она прекрасна и очень значима для меня. Спасибо тебе.
Она одна из тех немногих людей (можно здесь и впредь я буду использовать именно это слово, ведь по сути оно ничего не меняет), кто в этой жизни сделал все правильно. Ей не в чем себя упрекнуть. Даже если очень хочется - это не важно. Она отлично понимает собственные желания - и умеет противопоставлять им необходимость, когда это действительно необходимо.
Она умеет выбирать, о да, она великолепно умеет делать это. И ненавидит, когда ей приходится пользоваться этим своим умением. Умея добиваться цели, она понимает необходимость отступить перед неизбежным, а потому предпочитает предотвращать неизбежное заблаговременно. Еще она умеет любить - всех, что в принципе не делает ее жизнь легче, но все же делает осмысленнее.
Единственное, чего она по-моему не умеет - верить. Знающая больше всех остальных, она лишена этого дара самой своей сутью. Это делает ее жизнь труднее, но это та самая неизбежность, уйти от столкновения с которой не удалось. Кстати, она на самом деле совершенно не честолюбива, в привычном понимании этого слова: несмотря на то, что ей очень тяжело даются промахи и проигрыши (как свои, так и чужие), в любой соответствующей ситуации здесь речь будет идти не о чести, а о достижении запланированного результата.
Запланированный... я не знаю, как объяснить твари Хаоса саму суть этого слова, правда. Мне очень хочется, чтобы ты понимал меня, но подозреваю, что это невозможно. Замысел - совершенно не догма, не схема и не жесткая структура. Замысел - это в первую очередь гармония, стройная и красивая система, где каждый кусочек находится на своем месте, вписываясь в общую картину. Замысел - вальсирующий зал, множество разнонаправленных кругов, вписывающихся друг в друга в бесконечном движении. Замысел - ля-мажорный аккорд в четыре руки во всей своей рояльной сочности и выворачивающей душу наизнанку эмоциональной напряженности; симфоническая картина из тысячи нот и сотен тем. Замысел - черт, у меня нет другого слова - это Музыка, та самая, да. Это божественно прекрасно, даже когда смотришь на него (и слушаешь) со стороны. Особенно, когда смотришь. При этом замысел может включать в себя тысячи не предусмотренных заранее вещей и явлений, лишь бы они не нарушали общей гармонии. Господи, да как вообще можно помыслить о том, чтобы нарушить ее?! Как можно не видеть ее? Эта стройность, это гармоническое непостижимое великолепие - оно действительно ценно, по-настоящему ценно. Остальное легко можно создать в одиночку, одному, но это - невозможно. Слишком непостижимо, слишком огромно, слишком хрупко, безудержно нежно и хочется пребывать в этом бесконечно.
Пойми, не Он ценим и не Его замысел. Даже в Его плане есть огрехи, это неизбежно (и этого стоит хотя бы попытаться избежать), но это не главное.
Замысел, сам по себе.
Стройность. Гармония. Общий для всех - ритм.
Если вам будет проще, попробуйте представить себе: это наш способ творить - творить гармонию, творить общность бытия, творить мир, воплощать замысел. Хранить его, оберегая от вторжения и разрушения. Беречь, помогая развивать дальше и дальше - до самой кульминации.
И все это... мне действительно нужно продолжать?
Если бы ты понял, если бы он смог.

«Мы сидим втроем и тихонько поем мою любимую песню:

Время идет - не видать пока
Hа траверзе нашей эры
Лучше занятья для мужика,
Чем ждать и крутить верньеры.
Ведь нам без связи - ни вверх, ни вниз,
Словно воздушным змеям.
Выше нас не пускает жизнь,
А ниже - мы не умеем.

Вокруг нас идет лето. И мы находимся в нем.

Плохо, коли на связи обрыв.
Тускло на дне колодца.
Hо встать и выползти из норы -
Что еще остается?
Там, у поваленного столба,
Скорчиться неказисто.
И если медь запоет в зубах -
То значит небо зовет связиста.

Мел прикидывает:
- Нет, на юг я, наверное, не пойду... Может быть, податься на восток... Черт, теперь ведь надо думать, что делать.
Я улыбаюсь. Теперь будет сложно. Я не Орден Звезды, я не знаю правильных путей. У меня - свой. А вам, ребята, каждому искать правильный путь для себя.

Может, и не найдете. Может, выпадет спиться и разочароваться в жизни. Но шанс найти остается всегда.
Словно подслушав мои мысли, Мел говорит:
- Вирджиния, я вас ненавижу!
- Это нормально, - киваю я.
- Дайте я вас обниму!»
в процессе использован игровой текст (с) Лемерт, за который ей большое спасибо.

@темы: лабиринт отражений, придумай меня живым, весь мир обнять - крылья

---

Браво команде и командрому переводчику.

05.02.2013 в 23:45

Пишет  WTF Die Musicals:

Название: Вглядываясь в бездну
Переводчик: WTF Die Musicals
Бета: WTF Die Musicals
Оригинал: Fyre, Gazing into the Abyss; разрешение на перевод отправлено
Размер: миди, ~4 200 слов
Пейринг/Персонажи: эрцгерцогиня София, Смерть, Елизавета, Франц Иосиф, Рудольф
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: major character Death
Краткое содержание: Некое суеверие передавалось в роду Виттельсбахов из поколения в поколение – хотя о нем не принято было говорить. О нем знали только те, кто испытал его на себе, и даже они ограничивались молчаливыми кивками и многозначительными взглядами. Никто не задавал вопросов о том, что они видели или что это могло значить. Было только одно предупреждение: если тебе доведется увидеть, никогда больше не смотри...
Примечание:
Размещение: со ссылкой на пост.
Для голосования: #. WTF Die Musicals – работа "Вглядываясь в бездну"

"Если долго всматриваться в бездну – бездна начнет всматриваться в тебя."
Фридрих Ницше

Некое суеверие передавалось в роду Виттельсбахов из поколения в поколение – хотя о нем не принято было говорить. О нем знали только те, кто испытал его на себе, и даже они ограничивались молчаливыми кивками и многозначительными взглядами. Никто не задавал вопросов о том, что они видели или что это могло значить. Было только одно предупреждение: если тебе доведется увидеть, никогда больше не смотри.
Принцессе Софии было тринадцать, когда она впервые увидела.
Не произошло ничего особо необычного: кто-то упал с лошади и поранился на охоте. Его принесли в зал – застывшего, с посеревшим лицом. Вокруг раненого было такое столпотворение – неудивительно, что незнакомцу удалось проскользнуть незамеченным ни для кого, кроме нее.
София, удивленная и немного испуганная, наблюдала за приближением незнакомца. Стройный, бледный, одетый в черное с редкими проблесками драгоценных камней. Похоже, он не замечал ее, равно как и всех остальных – кроме лежащего мужчины.
Он плавно опустился на колени, подсовывая руку под голову раненого, чтобы повернуть ее. Мужчина хрипло вздохнул. Губы незнакомца изогнулись в подобии улыбки, и он присвоил последние дыхание раненого.
София вскрикнула, изумленная и встревоженная. Хотя она указывала прямо на незнакомца, никто не видел его. Он наклонил голову – призрачные волосы упали на тающее плечо – и медленно моргнул темными глазами. Когда он исчез, ей показалось на мгновение, что за его плечами мелькнула тень крыльев. Ее пробрал холод – ужас и восхищение – и она поняла, что ей довелось увидеть.
Она не рассказала никому, кроме Марии. В ту ночь они вместе кутались в одеяла и шептались о том, что она видела. Сестра ущипнула ее и сказала, что она врет, но София поклялась их общей кровью.
Сестра – ее отражение – недоверчиво уставилась на нее:
– Нет, правда?
– А кто еще это может быть? – прошептала София. – Кто еще приходит к постели умирающего и забирает его последнее дыхание?
Мария стиснула руки.
– Молись, чтобы тебе никогда больше не пришлось взглянуть в его лицо, – прошептала она, – потому что это наверняка принесет великое несчастье.
София поняла – ведь попасться на глаза Смерти значило, что отныне Смерть будет всегда следить за тобой и твоими близкими. Если ей доведется увидеть его снова, она предпочтет немедленно отвернуться.
Увы, два года спустя заболел ее отец. Она пробралась к нему ночью, чтобы попрощаться наедине. Его иссохшая рука покоилась в ее ладонях, и сквозь тонкую кожу можно было разглядеть каждую вену.
Несмотря на холодный вечер, она сидела с ним, шепотом рассказывая новости о своей учебе. Его хриплое дыхание становилось все тише и тише. Только когда оно затихло совсем, она поняла, что не одна в комнате. Кто-то еще стоял у постели, на расстоянии вытянутой руки от нее.
Совсем рядом Смерть смотрел на нее. Он наклонил голову, в его черных глазах искрилось любопытство. Она набрала было в грудь воздуха, чтобы закричать, но не издала ни звука. Никто ей не поверит. Они решат, что она сошла с ума, как многие в ее роду. Он снова моргнул – медленно, как рептилия, словно это движение требовало величайшего внимания.
София снова прижала руку отца к губам. Ее руки дрожали, и она отвернулась от постели, не в силах смотреть. Она услышала тихий шорох крыльев и зажмурила глаза еще крепче, как будто это могло помешать тому, что должно было произойти.
С ее щеки смахнули слезинку, и она от неожиданности распахнула глаза.
Смерть завороженно смотрел на сверкающую каплю на кончике его затянутого в перчатку пальца. Бледные губы изогнулись в улыбке.
– Это мое, – прошептала она. Она ударила его по руке, но ее пальцы прошли насквозь – словно там не было ничего, кроме дыма и воздуха.
– Мое, – могильным эхом отозвался его голос.
Он исчез, прежде чем затихли последние отголоски.
Она выбежала из спальни. Дверь закрылась, и внутри не осталось никого.

*
Наследие Виттельсбахов жило в крови, а не в имени.
Принцесса София Баварская стала эрцгерцогиней Софией Австрийской из династии Габсбургов.
На этом все должно было закончиться. Юная эрцгерцогиня молилась и всей душой желала, чтобы так произошло. Но суждено было иначе – ибо зов крови громче, чем слезы.
Смерть часто проходил рядом с ней в первые годы ее замужества. Незримым касанием он уносил младенцев из ее утробы, оставляя лишь кровь и горечь. Только взяв в руки своего первенца, она поверила, что наконец-то сможет получить хоть немного покоя.
Вместо этого он обратил свой взгляд на ее любимого маленького орленка.
Франц, так непохожий на ее супруга ни внешностью, ни манерами, неожиданно заболел. Казалось, это всего-навсего простуда, но вскоре он принялся кашлять кровью. Даже в летний зной он дрожал от озноба, хотя его тело исходило жаром.
Когда она была заперта в своих покоях, ожидая рождения второго ребенка, его тоже заперли многочисленные доктора. Ей запретили быть рядом с Францем, но все ее мысли были только о нем. Даже рождение Максимиллиана, второго сына, почти не отвлекло ее.
Традиция приковывала ее к постели до определенного дня – только тогда ей подобало подняться. В любом другом случае София бы повиновалась, но в тот роковой день она чувствовала, что просто обязана увидеть его. Зловещее предчувствие, спавшее в ее крови, подсказывало, что должно произойти. Едва она добралась до порога комнаты Франца, как заметила, что туда входит тень с распахнутыми крыльями.
Крылья для маленького орленка.
Она застыла на месте, пораженная ужасом и горем.
Смерть появился так же неслышно, как и вошел. Драгоценные камни блестели на его темных перчатках – как ее слеза когда-то, много лет назад. Он остановился, глядя на Софию. Двери открылись, и толпа слуг заспешила прочь, проходя рядом с ним и даже сквозь него, но он не шевельнулся.
Эрцгерцогиня почувствовала, как мир перестает существовать для нее. Ее милого маленького орленка, ее спутника и друга, отняли у нее навсегда. Горничная взяла ее за руку. Эрцгерцогиня высвободилась, покачав головой.
Смерть подошел на шаг ближе; еще на шаг. Он продолжал так же пристально смотреть на нее, не отводя внимательных ожидающих глаз. Он поднял руку, словно намереваясь коснуться ее застывшего лица.
– Нет, – прошептала София, смаргивая слезы.
Смерть развернул крылья, окружая ее непроницаемой тьмой. Его пальцы дотронулись до ее щеки в поисках слезы, которую она не могла позволить уронить.
– Нет, – повторила она громче и резче.
Невероятным усилием воли София отступила назад. Его рука задержалась на мгновение, и выражение лица не изменилось – но она знала, что он недоволен. Он исчез, растворяясь в тени своих крыльев, превращаясь в ничто.
Она опустилась прямо на пол, и ее окружили обеспокоенные слуги. Сердце бешено билось от ужаса, а ей хотелось, чтобы оно превратилось в камень. Она не решалась зайти в спальню, боясь, что просто рассыплется на части.
Слуги отнесли Софию в ее покои, к почетному заключению и ребенку. Макс спокойно спал в колыбели. Она печально посмотрела на него. Теперь он всегда будет напоминать ей о прекрасном юноше, благодаря которому она сумела на время забыть о тяготах жизни при дворе. Франц так и не успел увидеть ребенка...
Она коснулась края колыбели.
Взгляд Смерти лежал на ней. Он забирал жизни ее близких и ожидал ее слез. Возможно, поэтому о нем никогда не говорили, не считая мрачных предупреждений. Смерть мог проявить интерес, и если ему позволить – надолго задержать свое внимание.
Она подняла руку и вытерла рукавом стоящие в глазах слезы.
Она не будет плакать; этого удовольствия она ему не доставит.
Она откажется от любых чувств – будь то печаль или радость – пока его взгляд не упадет на кого-то другого.

***
Эрцгецогиня София не была единственной в роду Виттельсбахов.
Закрыв свое сердце, ей удалось отвратить от себя взгляд Смерти. Хотя он забрал еще двоих ее детей, она отвернулась от него. Слуги шептались, что она стала холодной и равнодушной, но она не обращала внимания.
Ее поведение сочли неподобающим, когда она не пролила ни слезинки о маленькой Марии Анне. Когда ее четвертый сын родился мертвым, она поднялась с постели в тот же день, оттолкнув черные крылья, смыкавшиеся над ней. Лучше навсегда скрыть свое сердце, чем дать ему повод задержать на ней взгляд.
Затем, неожиданно, Франц стал императором. Хотя ради этого пришлось пожертвовать собственным титулом императрицы, София была рада за него. Он был умным мальчиком, и он внимательно слушал ее наставления. Долг стал ее главным союзником, и все заботы и печали были забыты – до тех пор, пока его рука не коснулась ее вновь.
Она была поражена, когда поняла, что пока она побеждала – другие ее родичи были менее удачливы.
Милый Франц должен был жениться на девушке из рода Виттельсбахов; у Людовики было достаточно дочерей. Все было решено: Нене была хорошо образована, воспитана соответствующим образом и готова слушаться свою тетку. Но Франц выбрал младшую, юное создание с широко раскрытыми глазами. Надо признать, красотой она превосходила свою сестру, но казалась странной, немного не от мира сего; и это беспокоило Софию не меньше, чем простоватые манеры девушки.
Только на свадьбе, когда в зеркалах мелькнул изгиб сумрачного крыла, эрцгерцогиня поняла, в чем дело. Она не видела его лица, но знала, что он здесь, и что теперь он преследует другую из ее рода. Людовика в своем благонамеренном ослеплении и не подумала предупредить свою дочь, как опасно искать милости Смерти.
София внимательно присматривала за девушкой. Это могло показаться жестоким, но на самом деле было необходимо. Если ее голова будет занята протоколом и манерами, у нее не останется времени думать о мрачной тени, преследующей ее семью. Ее собственное обучение было столь же нелегким.
Девушка оказалась упрямой и своевольной. Нередко она напоминала Софии ее саму – какой она была, когда только появилась при дворе. Но, в отличие от эрцгерцогини, юной императрице удалось забеременеть достаточно быстро. К удовольствию Софии, ребенок родился без осложнений – здоровая и красивая девочка. Ее назвали в честь бабушки. Вскоре у нее появилась сестра, и казалось, что все идет хорошо.
Как легко было погрузиться в это притворное спокойствие.
Франц с женой и детьми отправился в Венгрию – с государственным визитом; София продолжала править империей в отсутствие сына. Все было в порядке, пока с юго-запада не пришли новости о том, что дети заболели. Императрица, как говорили, была вне себя от горя, Франц же заканчивал все дипломатические переговоры как можно скорее.
София не проявила никаких чувств, хотя страх сжимал ее сердце. Она любила маленькую Софи так же, как собственных детей, а Гизела была такой храброй для своего возраста. Невыносимо было думать о том, чтобы уступить ему любую из них. Она с головой ушла в дела, но страх постоянно направлял ее мысли к малышкам в Венгрии.
Когда печальные известия достигли Вены, она даже не удивилась.
Маленькую Софи отняли у них навечно.
Франц и Сисси вернулись, когда Гизела достаточно поправилась для путешествия. Франц был убит горем, но прилагал все усилия, чтобы скрыть это. Зато его жена ничего не скрывала. Ее бледная кожа стала неестественно прозрачной, темные глаза казались огромными на осунувшемся от горя лице. София помнила, как тяжело пережила потерю своего возлюбленного Франца и собственных детей. Сисси казалась куда более хрупкой. Она не вынесет, если Смерть вернется за следующей жертвой.
София взяла маленькую Гизелу под опеку в тот же день. Когда следующей весной родился кронпринц, его тоже забрали у матери. София знала – пусть лучше Сисси будет далека от них, чтобы Смерть не обратил на них свой взгляд, задумав повлиять на их мать.
Сисси, возмутившись, восстала против своей свекрови и тетки. Она осмеливалась открыто противоречить приказам эрцгерцогини. Краски вернулись на ее лицо, и ее глаза пылали гневом. Да, в ней была сила – София была вынуждена это признать – но эта сила не поддавалась управлению. Впрочем, достаточно было разжечь ее и не давать угаснуть.
Возможно, этого хватит, чтобы не дать ему подступиться.

***
Со временем многое становилось яснее.
Для Софии стало очевидно, что хотя Сисси и обладала сильной волей, разум ее был слишком хрупок, чтобы успешно противостоять влиянию сверхъестественной тени. Императрица не проявляла твердости, не сопротивлялась так, как это было с Софией. Чаще всего она просто бежала. Она убегала из Вены на Корфу, Мадейру, в Британию – куда угодно, лишь бы подальше от столицы империи.
Частично в этом виновен был страх встретиться со своими бедами непосредственно в Хофбурге. София признавала, что она сама усложнила девушке жизнь, но теперь эта девушка была взрослой женщиной и трижды матерью – и никоим образом не соответствовала этому. Как ребенок, она по-прежнему убегала от неприятностей; но, будучи императрицей, она искала убежища далеко за стенами своей комнаты.
Осознание того, что Сисси была далеко, и преследующее ее создание, вероятно, тоже, приносило некоторое облегчение; но София беспокоилась о детях. Гизела росла стойкой и умной, как ее отец, но маленький кронпринц Рудольф, очевидно, удался в мать. Он производил то же впечатление преследуемого, вселявшее в его бабку дурные предчувствия.
Будучи наследником престола, он не мог позволить себе попасться на глаза тому, кого никто не должен был видеть. Мальчик не наблюдал ничей смертный час, но София знала, что он увлекается охотой. Он часто приносил ей рисунки со своих вылазок в поля – испачканные в крови наброски. Иногда он даже приносил свою добычу, ожидая, что его похвалят.
Конечно, думала она, он не станет являться ради какого-то подстреленного зайца.
София пыталась отвлечь Рудольфа учебой и дисциплиной – то, чего так не хватало его матери – чтобы приготовить его к грядущей роли императора. Она надеялась, что при более строгом воспитании мальчик вырастет более сдержанным и разумным, чем императрица – но надеялась тщетно.
Впервые в жизни Сисси удивила Софию заботой о ребенке, от которого была почти полностью отдалена. По ее просьбе воспитание Рудольфа сделалось легче – несмотря на то, что эрцгерцогиня была этим недовольна; а затем, стоило ей вернуться, она тут же уехала снова.
О да, мальчик был умен. Он прилежно учился и занимался наукой, но даже в учении возвращался к охоте. Смерть во всех формах привлекала и завораживала его. Он охотился за всеми возможными животными, тщательно записывая каждый случай.
София не могла сдержать растущий страх, глядя, как он окружает себя мертвыми телами всех форм и размеров. Но, увы, она не могла запретить ему охотиться – так же, как не могла запретить его отцу. Охота была традицией, соблюдавшейся на протяжении многих поколений, пусть даже ее внук чрезмерно погрузился в это занятие.
Чтобы развеять свои опасения, она даже посещала охоту – хотя только в качестве наблюдателя. Она была уверена, что только тревоги о благе своей семьи, не говоря уже о благе империи, заставляют ее думать о худшем.
Ее сердце сжалось, когда она заметила знакомое бледное лицо среди тех, кого ее сын и внук приглашали на свои охоты. Вместе с другими она подошла похвалить их за меткость – и увидела, как Рудольф обернулся к бледному незнакомцу. К ее ужасу, рука в перчатке коснулась плеча ее внука.
Что еще ужаснее, он улыбнулся в ответ.
Земля закачалась под ее ногами, дыхание перехватило. Рудольф, продолжая гордо улыбаться, повернулся к ней, и ей оставалось только ответить такой же улыбкой. Все это время она чувствовала взгляд темных глаз на своем лице – снова.
Несмотря на собственный страх, она позволила себе встретиться с ним взглядом.
Смерть чуть наклонил голову, и его губы шевельнулись в не-улыбке, которая снилась ей в кошмарах столько лет. Он коснулся рукой груди и поклонился, прежде чем исчезнуть.

***
Один человек в семье, притягивающий взгляд Смерти – уже достаточно тяжело. Но сразу трое – это было подлинное несчастье. На Хофбург словно наползала мрачная тень, хотя София не решалась говорить об этом со своей невесткой или внуком. В самом деле, как можно заявить – ты привлекаешь внимание того, кто является концом всего живого?
София проводила ночи в церкви Хофкапелле, в молитвах об отвращении беды, но поздно – беда уже случилась.
Империя, которую она так ревностно хранила с помощью своего сына, рассыпалась на части. Они едва успели оправиться от Крымской войны, как вспыхнуло восстание в Италии, а теперь и Пруссия пробовала на прочность их границы.
Даже при императорском дворе все еще существовали разногласия. Буйный характер Сисси плохо сочетался с верностью долгу, присущей Францу. Ее увлечение Венгрией грозило стать политической ошибкой, но она продолжать настаивать на том, чтобы посвящать свое время этой стране и изучению языка.
Дела шли все хуже и за границей: власть Максимиллиана в Мексике становилась все слабее. София никогда не одобряла этот замысел с восстановлением мексиканского престола, особенно с участием ее любимого сына. Находиться в разлуке с ним было невыносимо; а если что-то случится, пройдет несколько недель, прежде чем известия дойдут до них.
Все распадалось на части, осколок за осколком.
С разочарованием она смотрела, как Франц Иосиф подписывает договор с Венгрией. Возможно, таким образом он и сохранил корону, но сама София и подумать не могла о том, чтобы дать этой стране собственные права и привилегии. Она помнила кровавые бунты 1848 года. Червь вгрызался в сердцевину, и империя рассыпалась, как песок сквозь пальцы.
Спустя несколько дней их настигла ужаснейшная новость из всех возможных: Максимиллиан, император Мексики, был мертв – расстрелян повстанцами.
София ощутила, как знакомая боль снова сжала ее сердце. Она любила всех своих детей, но Макс, милый Макс, был единственным напоминанием о ее юном гордом французском орленке. Он всегда был решительным и деятельным... а теперь он покоился где-то в Мексике, пронзенный пулями расстрельной команды.
Она закрыла свою дверь для Франца. Она не могла вынести его лица, полного терпеливого ожидания – и он не был Максом. Он ждал, что она будет сильной – как всегда; но на этот раз у нее не было сил.
В ее покоях царила тишина. Она приказала горничной задернуть шторы, превращая сумерки в полную темноту, и отпустила ее. Усевшись за стол, она сложила руки на полированной крышке. Сквозь тонкие кружева перчаток виднелась бледная кожа.
Она не шевелилась – только слезинка скатилась из уголка глаза. Ни всхлипов, ни каких-то еще звуков. Она просто тихо сидела в темноте и ждала. И он не разочаровал ее, явив из мрака свой бледный лик.
Он подошел ближе – София готова была поклясться, что чувствует, как сумрачные крылья касаются ее платья, вновь смыкаются над ней. Он поднял затянутую в черную перчатку руку к ее лицу, и она закрыла глаза, когда он смахнул одинокую слезинку с ее щеки.
– Почему? – шепотом спросила она.
– Почему? – повторил он.
Казалось, его голос расходится волнами эха, словно в глубине огромной пещеры.
– Почему ты мучаешь нас?
Его губы коснулись ее уха, и кровь застыла в ее жилах, когда он прошептал:
– Потому что вы сами этого хотите.

***
Когда стоишь на краю осыпающегося обрыва и сделать шаг означает потерять равновесие – лучше оставаться на месте, пусть даже исход будет тем же самым.
У Софии больше не оставалось сил бороться. Империя неумолимо приближалась к своему концу, и она знала, что никак не сможет это остановить. Темные глаза сделили за ними из сумрака и ожидали, когда все обрушится, как карточный домик.
Рождение еще одного ребенка ничего не изменило. Как бы она ни охраняла этого младенца, было уже слишком поздно. И Сисси, и Рудольф слишком часто и слишком охотно смотрели в лицо тому, кто уничтожал все, что было им дорого. Эрцгерцогиня слишком устала. Пусть императрица воспитывает своего ребенка, как хочет. Все равно – конец уже близок.
Даже Франц заметил перемены и сказал ей об этом, удивляясь ее внезапной апатии. Она смотрела на него и вспоминала то время, когда он ценил ее слова превыше всех других слов. Увы, теперь у Софии не осталось для него советов.
Он держал ее за руку, словно она была больна, и тихо рассказывал о своих тревогах.
– Ты – император, Франц, – устало ответила она. – Ты должен править так, как сочтешь нужным.
Тогда ее сын, который был обязан ей всем, поднялся и ушел, оставив ее в одиночестве. Он еще не раз приходил к ней, но неизменно получал тот же ответ. Ее силы истощились, и было лишь вопросом времени, когда она сможет наконец отдохнуть и позволить своему запертому сердцу застыть в последний раз.
Время больше не имело значения. Ничего не менялось. Сисси отсутствовала. Рудольф изучал вопросы смерти. Франц оставался один.
Головные боли София встретила с облегчением, устав ждать признаков неизбежного конца.
Врачи предлагали множество лекарств, микстуры и пилюли, но ее боль побеждала их одно за другим. Она стала хуже видеть, и часто память возвращала ее в давно ушедшие дни.
Однажды вечером, очнувшись от краткого сна, она увидела Людовику у своей постели.
– Ты должна была предупредить ее, Людовика, – пробормотала она; сестра осторожно взяла ее за руку. – Она должна была знать.
– О чем ты говоришь? – голос сестры звучал непривычно тихо. – О чем предупредить?
– О том, как опасно смотреть ему в лицо, – ответила София дрожащим голосом. – Он преследует каждый ее шаг, потому что она посмела взглянуть на него.
Рука, держащая ее ладонь, резко отдернулась:
– Ты говоришь загадками.
София прикрыла глаза. Невыносимо болела голова.
– Ты никогда не обращала внимания на тайны, Людовика, – прошептала она. – Наша семья... видит зорче, чем другие. Маленький подарок, отцовская кровь. Я видела, как он наблюдает за нами.
– Наблюдает?
София подняла отяжелевшие веки, чтобы поглядеть на сестру – но возле постели была вовсе не Людовика. Сисси взволнованно смотрела на нее.
– Сисси?
– Вы, кажется, немного не в себе, тетушка, – императрица положила ей на лоб холодный компресс, который ничуть не облегчал боль. Она рассмеялась, но этот смех показался Софии вымученным и неискренним. – Похоже, вы вспоминаете кого-то другого.
Эрцгерцогиня откинулась обратно на подушку.
– Я все помню хорошо, Сисси, – шепотом сказала она. – Не доверяй ему. Он приносит лишь горе тем, кто осмелится посмотреть на него.
– Не мне, – шепнула Сисси в ответ.
– Ах, Сисси, – каждое слово давалось Софии с трудом. – Подумай о своей дочери. Подумай о маленькой Софи.
Сисси отвернулась.
– Вам нужно отдыхать, тетушка, – тихо произнесла она.
София чуть улыбнулась – одними уголками губ.
– Нет, – пробормотала она, глядя мимо Сисси.
Он стоял там, молча, выжидая. София медленно подняла руку. Даже такой ничтожный жест теперь выматывал. Она держала руку так, как когда-то протягивала ее бесчисленным дворянам для поцелуя.
– Я готова.
Сисси ахнула, оборачиваясь.
Возможно, глупая девчонка увидела его, а может, и нет.
София почувствовала касание его затянутых в перчатку пальцев, когда он поднес ее руку к своим губам. Смерть поцеловал кончики ее пальцев, и его крылья распахнулись, окутывая их обоих тьмой.
Когда он присвоил ее губы и ее жизнь, она почувствовала аромат морозного солнечного утра.
– Добро пожаловать, императрица, – проговорил он, поднимая ее с постели.
– Я не императрица, – она отняла свою руку.
Он склонил голову, внимательно глядя на нее:
– В своем сердце ты остаешься ею. Только сердце определяет, кто мы такие.
– А что, – тихо спросила она, – что в твоем сердце?
Его губы изогнулись:
– Человечность.

Драбблы || Мини, часть 1 || Мини, часть 2 || Миди, часть 1 || Миди, часть 2

Абсолютно мой сюжет. Более чем полностью.
Восхитительно.
Спасибо за наводку. Искреннее и огромное, что слов нет.

@настроение: срочно нужен новый тэг

@темы: библиотека Вавилона

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

К слову о догхантерах.

Только что спрашивали у меня тот самый "противотуберкулезный препарат", даже честно признавшись, зачем. Теперь я знаю, как он называется, так что и впредь буду в курсе.
Абсолютно адекватный мужчина, на вид лет 35, прилично одетый, спокойный, вежливый. Жену покусала бешеная собака, пока та отбивала от нее дочку. Были в травмпункте, кололи сыворотку. На предложение написать заявление и отловить животное травма послала в администрацию, администрация - в милицию, милиция сказала, что отловом заниматься не будет, так что "вы ее сами пристрелите как-нибудь, ну или отравите".
Честно попросила человека быть предельно осторожным, чтобы под раздачу не попали домашние собаки и дети (благо место дислокации твари известно, и травить действительно собираются только ее, по возможности одним куском; стрелять в центре города ночью... ну, можно конечно, коли есть из чего, но все-таки опасно, как минимум с точки зрения проблем с той же милицией, докажи ей потом, что это был выстрел в собаку) настоятельно посоветовала еще раз обратиться в эпидемку - бог с ним, упразднили они службу отлова животных, так хотя бы эпидемопасность пусть объявят по району, бешеная собака в центре Люберец это вообще-то страшно.
Послала в круглосуточную производственную аптеку.
Просто у меня в ассортименте этого препарата нет. А был бы - отпустила бы с чистой совестью.
Такие дела.

@темы: о дивный новый мир, аптекарь, собаки

---

Человеческим существам нравится, когда им говорят, что следует делать, однако ещё больше им нравится сопротивляться и не делать того, о чем им говорят. "Колесо времени", К. Кастанеда

Дочитать что-ли эту эпическую санта-барбару... когда-нибудь

@темы: библиотека Вавилона

---

Кхм.

Они что-то знают?
Оригинал взят у bart в Когда придёт полный песец.

Других глянуть.

@темы: придумай меня живым, чепуховины

---

Облачный атлас

Я относился к нему подозрительно, хотя, в свое время очень хотел найти. Созвучному миру он оказался близок. И нет причин весомее. Тогда так и не получилось, и я даже выдохнул, случайно нарвавшись на какую-то тематическую картинку, явственно намекающую на то, что мне это лучше не трогать. Напрасно.
Сейчас получилось. Смотреть кино онлайн это какой-то особый вид виктимизма мазохизма, однако затягивает. Неожиданно - красиво. Очень красиво. Тепло. Пусть основная тема проходит несколько вскользь моего мотива. Точка схода - Рай, как открывающиеся врата - Печать.

---

Оркпост.

У меня тут тотальный план по валу и вал по плану, поэтому все, что хотелось написать, сформулировать и спросить (Питт Чай, это в первую очередь про тот околопсихейожный разговор, каюсь) временно отползает на начало марта.
Сегодняшние сутки заканчиваются в девять вечера, а в девять утра будут еще сутки.
Пятницу я буду спать сурком прямо с полудня до утра субботы, потому что на снова на работу.
А вот в воскресенье, Лён, все в силе, мы приедем ближе к послеобеда?

Кроме того, у меня сегодня второй раз в жизни сбылся давний кошмар: спустя два часа как я легла спать с расчетом выспаться под ночные сутки, мне позвонили и спросили, какого черта я не на работе, когда в день стоит моя смена. Учитывая, что сто раз было оговорено, что я выхожу в ночь и на сутки, и вообще изначально 19 планировался выходной - я не смотрела в график, за что и огребла.
Мерзопакостные ощущения, прямо скажем.
Обе хороши, конечно.

Апд.: я честное слово больше не буду устраивать таких экспериментов. *_*
Последний раз настолько неконтролируемую потребность СПАТЬ я ловила за собой где-то в институте еще, как щас помню, на анатомии. Но тогда мы хотя бы сидели, а сейчас глаза закатываются прямо на ходу.
Спички не помогают. Еда не помогает. Женьшень не помогает.

Апд: однако помогает эмоциональный контакт с хорошими людьми! даже если оно просиходит по интернету.
Всех люблю, и это мое нормальное состояние.
^^

запись создана: 20.02.2013 в 05:37

@темы: повседневность, мигрень, арбайтен унд дисциплинен

---

Живое.

20.02.2013 в 03:17

Пишет  Сирокко...:

Вот мне спать надо, а я сижу и реву над рассказом. Едва ли не с самого начала. Ну что за дела вообще.
Наводка Лемерта.

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

Майк Гелприн, Нью-Йорк (Seagull Magazine от 16/09/2011)

@темы: библиотека Вавилона, о дивный новый мир

---

Гарпичий мир как он есть.

Номос и фронтир
Внезапно из утренней мимолётной тоски по фронтиру выкристаллизовалось важное осознание.

Фронтир - важнейшая часть моего мироощущения и миропонимания, наравне с номосом, ровно в той же мере. По сути, фронтир и номос являются продолжением один другого, они неразделимы, хотя и отграничены один от другого.
Весь мир делится на номос - и фронтир.

Номос - область комфорта и покоя. Фронтир - область действия.
Если номос предназначен для того, чтобы быть сохранённым, то фронтир - это область, которая должна быть преобразована таким образом, чтобы можно было либо включить её в номос, либо обезопасить от неё номос.

Эта модель всё описывает и всё объясняет. Для меня, разумеется.

Фронтир - это вовсе не то, что должно быть уничтожено нафиг. Вот это самое главное, наверное.
Фронтир не должен быть уничтожен. Фронтир вообще ничего не должен, ровно так же, как и номос. Ровно так же, как и номос, фронтир просто есть. И то, что он есть - это хорошо. Потому что это то самое место, где ты можешь быть счастлив процессом преобразования действительности.
В то время как номос - место, где ты можешь быть счастлив обретениями.

Твой фронтир - это всегда хоть чей-нибудь да номос. В этом корень если не всех, если не большинства, то во всяком случае - немалой части конфликтов между людьми.
Например, для меня отношения с государством однозначно находятся в области фронтира. А для консерваторов и прочих государственников и охранителей государство и отношения с ним - часть номоса.
И что с этим делать?
Нет у меня пока ответа. Буду думать дальше.

Хетта,

@темы: другими словами, придумай меня живым

---

Мы тут недавно говорили о номосе, что это и почему - именно такое, слишком сложное, слишком неизъяснимое и в то же время очень простое и понятное для каждого, кто соприкоснулся с ним.
Номос - это весь твой маленький мир и его жители, по пальцам пересчитать.
Люди, которых ты не можешь потерять, потому что они тебе не принадлежат. На самом деле ты ничего не сделал ради того, чтобы завоевать и обрести их, просто однажды ты обнаружил их рядом с собой, словно они были там с самого начала, и это было правильно.
Люди, которых ты до безумия боишься потерять, потому что не можешь помыслить жизни своей без них - ты ведь ничего не сделал, чтобы обрести и удержать их, все случилось само собой.
Люди, для которых на самом деле, что бы ни случилось, навсегда зарезервировано место под твоим сердцем.

Не знаю, кем бы мы были друг без друга. Какими были бы. Были бы вообще - мы.
Ты - моя стабильность, воплощенное чувство локтя, пронесенное через расстояния. Феномен близнецов. Чтобы не случалось в моей жизни, я знаю, что ты - есть. И я всегда могу вернуться, и это ничего не меняет.
И вот смотри, время бежит, а мы все равно остаемся собой.
Это же, ну не знаю, просто невероятно круто!

Люблю.

@темы: twin's real, придумай меня живым

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О либеральном будущем.

Так получилось, что меня воспитали в очень странном ключе. В моей семье не любили коммунизм, равно как и социализм, но еще больше не любили перестроечный и пост-перестроечный пиздец, в силу ряда личных причин _очень_ не любили Сталина, а слово "режим" (в любой его трактовке) было ругательным для матери и (в исключительно бытовой его версии) пожалуй, самым обожаемым словом бабушки. Тем не менее, как наверное в любой семье, состоящей исключительно из женщин (отец не в счет, он по факту всерьез никогда в состав семьи моей матери не входил), у нас была неявная тоска по сильной мужской руке. Не постулируемая, но вполне ощущаемая при постоянном общении.
Ну, не срослось.
Наверное поэтому я очень быстро поняла, что "совершенства в мире нет". Гораздо позже я достроила логическое продолжение этой фразы - "но это не повод не стремиться к нему", а на тот момент мне (четырнадцати? пятнадцатилетней? может, даже раньше) было очевидно, что стремиться стоит только к реализуемому. Я училась принимать мир таким, каков он есть и формировать его таким, какой он мне нужен. Училась находить компромиссы и договариваться. Разумеется, на практике получалось не ахти, но зато закладывались те основы, на которых потом строилось все здание личного миропорядка.
Я на самом деле жуткий прагматик и реалист. Настолько жуткий, что самой иногда становится страшно, если замечаю - благо, что в основное время интуитский гон вытесняет из головы все остальное, и я не думаю такими категориями.
Хотя, это я кокетничаю, естественно.
Мне нравится, и свой прагматизм и реализм я не променяю никогда и ни на что.

Так получилось, что в силу личного опыта для меня довольно утопичны либеральные идеи. То есть они мне в целом импонируют, где-то глубоко внутри - как минимум в той части, где все люди счастливы и никто никого не угнетает, все занимаются своим делом и никто не лезет в чужую жизнь - но я не вижу технической возможности их реализации. Ни в этой жизни, ни, боюсь, никогда в жизни людей.
Я стараюсь не верить в то, что люди, требующие у государства признания своих ПРАВ не понимают, что за любым ПРАВОМ стоит симметричная ОБЯЗАННОСТЬ, и обязанности гражданина по отношению к собственному государству отнюдь не ограничиваются уплатой налогов и регулярным исполнением гражданского долга на выборах. Люди обязаны государству ровно так же и тем же, что и дети - своим родителям, до совершеннолетия. Какие бы отношения их не связывали, старшие несут за младших ответственность - за их жизни, общее благополучие, душевное и материальное спокойствие и уверенность, за их моральную стабильность. И государство, как и родитель, вправе применять любые методы воздействия, если именно этот метод в данной ситуации использовать целесообразно. Но государство, как и родитель, обязано знать, что именно и почему делает, и выбирать наиболее целесообразный и одновременно комфортный для граждан метод из возможных.
И права государства (не чиновников, как его отдельных представителей, а государства в целом, и не элиты, как части государства, а народа в целом) приоритетны. Как минимум по праву старшинства. Потому что как бы там ни было, государство как система (не считая переименований и смены форм правления, это не принципиально в данном случае) в десятки раз старше любого из нас. А еще потому что это нас - много, а государство - одно.
И пока это так, оно будет действовать в своем праве.

Этический аспект был прекрасно раскрыт Стругацкими в истории Льва Абалкина:

"Экселенц был обречен. Как и Абалкин, впрочем. И безболезненного выхода из созданной ситуации нет. Увы. Конечно, если бы Тристан не попал бы, случайно отравленный стрелами пограничных дикарей, в лапы контрразведки имперцев и Абалкин не стал бы случайным свидетелем его предсмертного бреда, все могло бы обойтись вполне благополучно. Но ведь все тайное когда-нибудь становится явным, и Абалкин с большой вероятностью мог узнать о существовании своей «тайны личности» — не в этой ситуации, так в другой. И шестеренки все равно бы закрутились, и история пошла бы разматываться по единственно возможному и естественному пути. «Кувшин об камень, или камень о кувшин — горе кувшину».
Авторы не представляют себе мира без секретной службы вообще. Такой мир — утопия, и не надо себя обманывать сказками. Пока люди способны совершать ошибки или «экстравагантные» поступки вообще, до тех пор возможны (и неизбежно возникают) угрозы общественной безопасности. Отсюда — неизбежность службы безопасности, со всеми её онёрами, к сожалению. Каммерер и Сикорски — иллюстрация того, что даже укомплектованная самыми честными, самыми бескорыстными, самыми интеллигентными сотрудниками, всякая СБ порождает страдания и гибель абсолютно невинных и «хороших» людей. Как занятия спортом с неизбежностью порождают травмы и даже — инвалидов. А любой транспорт невозможен без аварий и катастроф. А самая горячая любовь не бывает без ссор и недоразумений."

(с) из интервью

Технический же аспект довольно близко к моему пониманию описал товарищ Коршун где-то в середине этого своего размышления, там где по пунктам. Мне честно лень переформулировать это еще раз.

...я не отрицаю системность, наоборот, в моем понятии государство и несет функцию упорядочивания социальных взаимодействий, создания структуры (институтов) в их определенных формах. Если исторически рассматривать. До-государственные или вне-государственные социальные образования более инертны и слабо структурированы - хотя у вне-государственных бывают исключения, но в основном у тех, кто именно что нацелен взять власть в государстве сам.

Вообще, я считаю, что государство может отмереть при трех условиях:
1) Объединения всего человечества, что повлечет за собой деактуализацию ряда функций государства, носящих сугубо политический характер, при условии, что упроавленческая система будет функционировать достаточно слаженно как составная часть еще того госаппарата, предшествующего данной фазе;
2) Существенное повышение сознательности отдельных индивидуумов, что влечет за собой уменьшение необходимости в развитом аппарате принуждения (хотя общественное/системное насилие вряд ли возможно устранить полностью - по крайней мере, без привлечения средств, устраняющих девиантных особой еще в дозародышевом или эмбриональном состоянии)
3) (и, полагаю, в основных) Изменение способа производства, т.е. к примеру дешевый синтез "из воздуха" (из отдельных атомов) практически любой продукции, что сводит на нет понятия богатства и роскоши, этим кардинально (это важное уточнение) влияя на общественно-экономические отношения.
Ни того, ни другого, ни третьего в обозримом будущем не предвидится.
Так что придется как-то жить и разбираться с тем, что есть и на существующей же основе.
"Делать добро из зла, потому что его не из чего больше делать"(с).

И если все-таки задуматься в направлении "все люди равны и имеют право на собственное счастье", то я неизменно скатываюсь в одно и то же: не надо уравниловки "общих ценностей", пусть у каждого будет свой дом.
Глобализация рано или поздно доведет нас до того, что по уровню жизни по всем "европейским" странам будет примерно одинаков. Мы будем жить в примерно одинаковых условиях, думать примерно об одном и том же, интересоваться примерно одним, а главное, иметь возможность общаться друг с другом и сравнивать условия, в которых живем. Сравнивать - и приводить к некоему общему уровню. Этакий коммунизм мирового масштаба: пусть у всех все будет одинаковым, равные права и обязанности, возможности и цели - тогда никто не будет завидовать соседу и не будет нужды в оспаривании чужих возможностей. Только сама идея "одинакового у всех" для меня противоречит равноценности всех точек зрения. Что если я хочу жить при плановой экономике? Ну вот хочется мне план по валу и пятилетку в три года, а еще не думать о том, где что по какой цене дешевле - все решает государство? Что если он хочет жить при монархии, и не мил ему свет без ежеутренних гимнов во славу Королевы? Что если она хочет чего-нибудь третьего - почему бы не оставить разные ценности в мире, где все имеет право на жизнь?
Пусть будет, например, Британская Империя с конституционной дуалистической монархией, республика с монархическими элементами Россия, Объединенное Королевство Франции и Италии, парламентская Республика Германия, и т.д. и т.п. И пусть каждый выбирает по себе - откройте государственные границы, дайте возможность людям переместиться туда, где им нравится. И оставьте тем, кто хочет остаться - свое право жить так, как они того хотят. Ресурсы ведь все равно распределены примерно равномерно, границы размыты...
"...и выпустите всех моих проказников, котов – шкодников неуемных.
Именно так он и сказал."
(с) Сапковский. Башня ласточки.

@темы: произнесенное вслух, о дивный новый мир

---

О конце света.

Чтобы не забыть за прочими делами.
Если завтра в нашем дворе взорвется ядерная бомба и наступит конец света, теперь я к нему психологически готова и абсолютно точно знаю, какова будет моя реакция на происходящее. Я буду реветь и вжиматься в самое ценное, кто окажется рядом. Во сне им оказался Придд, и слава богу. Кто еще мог бы внести в наши последние минуты такую спокойную уверенность, чьему голосу и рукам я могла бы довериться настолько, чтобы даже не допустить мысли о спасении.
Боль от лучевых ожогов не успеваешь заметить. Страшнее всего - понимать, что это навсегда.
Больше ничего никогда для тебя не будет.
Ты ничего не можешь изменить.

@темы: придумай меня живым, сны о чем-то большем

---

О работе.

Я что-то говорила про три выходных до среды и более-менее легкий март? Бгг.
Ночь сегодня и сутки со вторника на среду; то есть прямо с деньрожденного Ленса на работу.
В марте у меня планируется 16 выходных дней, что казалось бы неплохо. Вот только из них 7 - отсыпные после суток.
7 дней.
6 суток.
2 ночи.
252 рабочих часа.
Зато, если все пойдет успешно, плановая з/п должна подвалить к полтиннику.
Полетели, что уж.

@темы: повседневность, аптекарь, арбайтен унд дисциплинен

---

Про квадры и ЧЮ, которое не ЧИ.

Обычно записи Эммы уходят у меня в блокнот (боже, как мы жили без блокнота, и это безумное количество черновиков, ну уж нет, большеникогда), но это прямо символизирует собой всё, что можно сказать по теме.

17.02.2013 в 04:00

Пишет  Emma Frost:

Вторая и четвертая постоянно отказывают друг другу в чувстве юмора, любимое развлечение для обеих.
Пример (несколько утрированный для большей четкости):

Дельта: Как вы достали со своим гатишным пафосом, зачем столько суровости, чуваки, ну.
Бета: Бгг, декаданс -- это же так весело! а вы просто зануды в белом, склонные к поляризации категорий.

p.s. полемизируют по этому поводу этики-интуиты, логикосенсорам не до того, у них елки важные дела .

@темы: соционика, Вася говно (с), библиотека Вавилона

---

Нашел сам - поделись с другим.

16.02.2013 в 00:28

Пишет  Lloy:

Аннарасуманара | Annarasumanara readmanga.me/annarasumanara

Я прекрасно понимаю, почему манхва в рейтинге манхв на сайте стоит на первом месте - законченный такой себе артхаусный сюжет, прекрасно нарисовано, очень красиво, есть легкая трава. Многие, судя по коментам к страницам, обливаются слезами - и поводов там достаточно, потому что манхва просто купается в том самом настроении беспросветной тоски и безнадежности. Я ее всячески рекомендую, конечно, но это явно не мой жанр и не мое настроение. Но при всем при том, она настолько как бы это выразиться - "канонична" в этом настроении и жанре, что ей-богу, куда двинет сюжет с фокусником я могла предсказать буквально с самого первого его появления. Что произойдет с мальчиком-кабачком(простите, я эти корейские имена просто не запоминаю) - тоже. Позитив тут надо искать с лупой, поначалу вообще все довольно депрессивно, да и в конце не каждый найдет повод порадоваться - девушка поверила волшебство и сказку(потому что больше и верить-то не во что и надеяться тоже), а в итоге вон оно как обернулось. Прекрасная манхва, повторюсь, но как же я не люблю подобные сюжеты!

Должно быть красиво, наверное.
Себе, на заглянуть, и тем, кому это еще может быть интересно.

@темы: библиотека Вавилона, аниме

---

книжное

С конца прошлого года я подозрительно много читаю. С учетом того, что помимо книг есть еще работа и инструменты даже поразительно много.
Немудрено, что больше всего тянет к книгам посвященным музыке, мечтается об хорошем психологическом, развлекает философия, беллетристика как всегда на заднем плане.
А сейчас я очень хочу это. Учитывая мой "завидный" опыт общения с онкологическими больными.. Душеполезно. Должно быть.
Насколько успел понять (узнав о существовании книги буквально 10 минут назад) на русском языке вещь пока не качабельна. Вопрос: где взять на ознакомиться?

@темы: книги, vie, monde