июнь 1942

[faolchu lynn]

Lynn, ради выполнения твоего "плана" осень плавно отменяется в пользу лета.

..Автоматная очередь быстро меняет акцент
Я уже не уверен, что завтра мы сможем друг друга понять..

****

Последний раз он напивался.. когда несбывшийся художник с замашками Цезаря получил пост главархитектора жизни.. всякой жизни. Тогда, с дичайшим похмельем.. с дичайшего похмелья, он отбился заявлением об отсутствии прощения всем не выпившим за такое событие.
Мокрый нос озадаченно тычется в ладонь, но фон Рейтенау не обращает на него внимания.
С тех пор напиваться стало опасно, а ему, как ни парадоксально слишком нравилась жизнь.
Его трижды звали в маленькое местечко близ Праги, а он застрял в чертовой Пруссии. И совершенно не важно, что никакой Пруссии давно не существует. В наличии имеется 4-й Департамент Главного управления имперской безопасности.. из отделения D-1 сообщали…
Из D-1 сообщали и раньше. О личном враче рейхсфюрера в том числе.
Рехйсфюреру Гиммлеру штурмбанфюрер фон Рейтенау не доверял, как не доверял оберштурмбанфюреру Эйхману, группенфюреру Мюллеру и иже с ними. Он вообще никому не доверял.. Впрочем, нет. Гейдриху он доверял. Насколько один сотрудник РСХА может доверять другому; насколько человек может доверять другому человеку, вне зависимости от чинов, положения, времени. Гейдриха он знал. Он был знаком с многими, но Рейнхарда Гейдриха он знал.
Из Богемско-Моравского протектората сообщали, а в пригороде Берлина волей-неволей, сотрудники и «обитатели» «крепости Берга» слушали Вагнера.
Рейнхард Гейдрих знал Юргена фон Рейтенау.
Юрген фон Рейтенау задумчиво глядел в лист от руки записанных нот, еще три подобных лежали на полу, рядом с пианино и сидящим за ним человеком. Чуть поодаль – покоились бутылки. Гестаповец, сам уже не зная как долго, перебирал черно-белые полосы, заставляя их звучать, соответственно «указу». От каждой клавиши – белой ли, черной, - раскалывалась голова, но остановиться было невозможно.
Из D-1 сообщали – Рейнхард Гейдрих приказал остановить машину - автомат поджидающих на трамвайной остановке диверсантов отказал и покушение, казалось бы, провалилось... Он ехал без охраны, впрочем, сопровождение, как правило, все равно оставалось далеко позади мчащего на бешеной скорости зеленого Мерседеса. Убить человека в таких условиях практически невозможно. Но Клейн остановился. Следуя приказу.
Фон Рейтенау смахивает с подставки последний лист, берет несколько тяжелых аккордов и.. продолжает играть.
Он должен был приехать во вновь созданный концлагерь Терезиенштадт еще после Ванзейской конференции. Задержали дела.
Вилла Марлир располагалась в весьма живописном месте «аристократическом пригороде Берлина». Пейзажный парк, озеро, ровно простриженные газоны и кустарники, колонны, статуи на въезде – ничего лишнего, строгий античный стиль. Завтрак к 9-и…
Из D-1 еще в конце мая сообщали, что утром 27-го на пути из загородного дома ИО Рейхспротектора Богемии и Моравии в Прагу два английских диверсанта..
Рейнхард Гейдрих всегда любил пригород, лошадей и.. дуэли. Как и фон Рейтенау. В отличие от большинства сотрудников Главного управления имперской безопасности, его начальник был человеком светским. Был..
В отличие от большинства сотрудников РСХА, членов НСДАП и прочих правителей Третьего рейха, Рейнхард Гейдрих был незаурядной личностью. О «нервных срывах» стоического «арийца», в близких кругах за непривычно высокий голос именуемого «козлом» по всем отделениям кружили смутные легенды, составляемые никогда не видавшими их людьми, которые никогда не рискнули бы признаться в авторстве. Юрген их видел. И никогда не взялся б описывать. Никому.
Он внимал истеричным рваным фразам, плавно перетекающим в голос итальянской скрипки и вел с ними, иногда весьма длительные безмятежные диалоги, сидя за тяжелым фортепьяно и прикуривая от серебряных канделябров.
Тогда, в январе они с Эйхманом просидели всю ночь за вылившимся в пятнадцать страниц протоколом по «окончательному решению еврейского вопроса». По требованию Гейдриха, коррекции вносились еще несколько раз.
Фон Рейтенау стряхивает с черно-белых клавиш сизый пепел, чуть не опрокидывая полупустой бокал. Продолжая игру – одной рукой приподнимает сосуд к губам. Неторопливо допивает.
Детальные, скрупулезные планы по уничтожению миллионов людей, за проставленной рукой обергруппенфюрера подписью. «Суд высшей инстанции»: тюрьмы, каторжные работы, лагеря смерти, газовые камеры, крематории..
В кабинете давно отсутствует воздух. Кинуть бомбу – повиснет налету. В кабинете стоит стойкий запах сигарет и алкоголя, но Клаусу фон Рейтенау нет до них никакого дела, как нет дела до сотен тысяч иных явлений. Миллионов людей.
Целую вечность назад – зимой 1931-го года, - Рейнхард Гейдрих не преминул поступиться «честью лейтенанта Военно-морского флота» (и карьерой), чтобы жениться на деревенской учительнице Лине фон Остен, предпочтя ее дочери начальника Килской военно-морской верфи. Сегодня у них трое детей; четвертого он никогда не увидит.
Клауса Юргена фон Рейтенау не возмущала, не пугала, не беспокоила даже, смерть. Как не беспокоила совесть. Карьеру (и эту карьеру в частности) он всегда расценивал как средство. А понятие о «чести» полностью разделял с покойным.
Он знал Рейнхарда Гейдриха.
Он все еще знает Марту Гиршбейн.

@темы: история, война, vie, IV B 4, тварчество

Comments

[faolchu]

Дитрих знал о происшествии в Богемо-Моравском протекторате. Не знать о нем было бы весьма затруднительно даже для гораздо менее любознательного, чтобы не сказать, любопытного человека, чем гаупштурмфюрер СС Берг. Впрочем, о дружеских отношениях имевших место между его камрадом из IV B, Дитрих был осведомлен не хуже. И все же, стать свидетелем столь неосмотрительного поведения омерзительно уравновешенного гестаповца он не рассчитывал.
На появление Берга фон Рейтенау не отреагировал, зато у ног вошедшего тут же возникла непривычно миролюбивая собака. Дитрих не сомневался – соверши он какой-либо фальшивый шаг или хотя бы жест, животное мгновенно вспомнило бы свой норов. Берг усмехнулся, глядя на опрокинутую бутылку – согласно известной поговорке хозяин от собаки отличался мало.
- Вот значит, как работают в Берлине, - протянул умиленно, чтобы тут же об этом пожалеть – смотрел этот гад трезво, хотя мешки под глазами в тон радужек однозначно свидетельствовали о запойной ночи.
– Неудивительно, что на Принц-Альбрехтштрассе не пускают посторонних – заставил себя не растеряться Дитрих, заодно отсылая «посторонних» застывших за его спиной и закрывая дверь.
Он не знал лично убитого, а по тому, что довелось слышать, причин скорбеть не было. Такие люди Берга настораживали. Будучи наслышан о «берлинских экспедициях», он представлял главкомандующего РСХА кем-то сильно похожим на треклятую соба... на штурмбанфюрера фон Рейтенау. Сейчас он получал возможность убедиться в своей проницательности.
Другое дело Мюллер. От таких, как начальник 4-го отделения, Дитрих знал, чего ожидать и следовательно, как с ними держаться. При таком начальнике...
Берг беззвучно вздохнул, едва не закашлявшись от заполняющего помещение дыма.
При таком начальнике искренне преданный своему делу, но далекий от стремления прыгнуть выше собственной головы офицер мог, вне сомнений, рассчитывать на сообразное своим заслугам положение. Непредсказуемые выскочки на командующих постах Дитриху никогда не нравились. Впрочем, иногда они могли принести определенную пользу – на таком фоне по-настоящему достойного солдата просто невозможно было не заметить. Как составить фон с необходимыми фигурами, Берг до сих пор представлял плохо, хоть и не отчаивался. Нынешнее положение сулило возможность реализации кристально ясных надежд.
- Келер пришел в себя – заявил эсэсовец, осторожно обходя животное и его хозяина, расположившихся на пути к источнику воздуха. Подобрал бутылку, с интересом разглядывая этикетку, заставившую временно забыть, что собирался открыть окно.
- Кто звонил? – затихающие звуки действительно оказались последними, фон Рейтенау провел ладонью по клавишам и захлопнул, нет – опустил крышку.
Голос берлинского пьяницу тоже не подвел, отличаясь от привычного лишь едва заметной хрипотой. Еще бы, с такими темпами дымопроизводства впору тягаться с паровозом.
- Фрау Шульц.
- Понятно.
Дитрих глаз не мог оторвать от поднявшегося было и отряхивающего мундир (коий не поленился снять, видимо, во избежание осуждений в пренебрежении формой) коллеги. Такое не каждый день увидишь.
Рейтенау тем временем распахнул окно, подставляя лицо свежему воздуху.
Берг усмехнулся.
- В Берлине идут приготовления к похоронам. Говорят, сам фюрер обещался.
- Машина готова, гаупштурмфюрер – известил вновь возникший на пороге Ганс.
- Миску – повелел в ответ столичный «гость». – С водой. Похолоднее.
Дитрих все еще разглядывал бутылку – действительно французское дорогое вино, времен Бисмарка. Берг принюхался к горлышку. Было. Эгоист гестаповский.
- Может, кофе? – с сомнением интересуется эсэсовец. Фон Рейтенау ухмыляется в ответ.
- С вами, гаупштурмфюрер?
- Я с радостью оставлю вас одного, штурмбанфюрер.
- А я предпочту... Спасибо, Ганс, - Клаус немедля ныряет лицом в воду, через несколько мгновений отряхивается, принимая из рук адъютанта полотенце, - общество наших прелестных дам.
- Хитро. Хоть и самоотверженно.
- Рисковать собой ради отечества – высшая честь для немецкого офицера.
- Отечества? – заинтересованно переспрашивает Берг.
- Благоприятное сочетание лучшей арийской крови… - задумчиво рассуждает фон Рейтенау, застегивая пуговицы мундира, поправляет красную повязку на рукаве.
- Фрау Миллер, скорее, тип «приближающийся к» - подключается к псевдонаучным рассуждениям Дитрих, задумчиво поглядев на товарища, качает головой – вот ведь скорбь. Впрочем, давешний Гейдрих вряд ли вел бы себя иначе.
- А я так надеялся вызвать вас на дуэль, гаупштурмфюрер – с наигранной печалью сообщает фон Рейтенау.
- Вы опоздали, штурмбанфюрер. Лет на 200.

[faolchu]

С тех самих пор, как штурмбанфюрер фон Рейтенау объявился в пригороде, Дитрих всего раз слышал, чтоб гестаповец повышал голос. И не на кого иного, как на самого гаупштурмфюрера Берга. На допросах он не снисходил до подобного приема никогда. Напротив, порой «собеседнику» столичного щеголя приходилось сдерживать дыхание, чтобы расслышать адресованные ему слова; не расслышавшие.. непременно поминали ласковым словом всех тех сотрудников полиции, чьи «командные голоса» заставляли вскакивать от неожиданности при первой встрече, зато потом, к ним можно было просто привыкнуть. Иной раз, заключенные вообще не реагировали на повелительный тон, либо откровенно презирая допросчиков, либо заранее отчаявшись. Дитриху, надо признать, гораздо больше нравились первые – с ними было интереснее, в то время, как попытки выжать что-либо из тех, кто давно сам выкрутил себя как тряпку какими-то фаталистическими умозаключениями, заметно его утомляли. Фон Рейтенау, похоже, было все равно. Неизменно сдержанный, к не знакомым ему лицам всегда обращающийся на «вы», тех, с кем встречался раньше угощал сигаретами, расспрашивал о семьях, иной раз начинал говорить сам. Как сейчас.
- Я тебе кое-что принес, Элиас. Или, предпочтешь – Франц? – Клаус с любопытством, полагающимся скорее исследователю, чем следователю глядит на раненого, извлекая из-за пазухи небольшой конверт. – Посылку просили передать Элиасу. В собственные руки.
Взаимности ему, похоже, не дождаться. Оставленный за дверью, которую штурмбанфюрер великодушно не прикрыл до конца, Дитрих оглядывается. Поймай кто-то из местных сотрудников, или того хуже – сотрудниц, гаупштурмфюрера Берга с носом в щели между косяком и дверцей, он непременно нашел бы, что сказать, но воодушевления подобная перспектива не вызывала. Впрочем, обошлось. Коридор оставался пустым, что полностью соответствовало «просьбе» эсесовца, озвученной еще во время первого визита. Дитрих встал у стены и наклонил голову к тонкой полоске света из палаты, решив просто послушать, о чем говорят неожиданно оказавшиеся «старыми знакомыми»… господа.
- … любопытное решение. Непреодолимая – он ухмыляется, - и неразумная любовь к Германии, или тебя.. неверно поняли?
Больной все еще молчит, даже не удостоив фон Рейтенау взгляда, только рука (Дитрих все-таки не удержался, чтобы лишний раз не заглянуть вовнутрь) на одеяле слегка вздрогнула, сжимая наволочку.
- Полагаться на врачей весьма ненадежно, Айзерман. В частности, с расчетом на то, что их воля к жизни окажется слабее твоей. Брать на себя ответственность за чужие просчеты готовы не столь уж многие. Впрочем, от любого правила есть исключения…
Из палаты доносится шуршание бумаги и Берг загадывает про себя – если он что-нибудь понимает в людях, а Дитрих тешил себя надеждой, что его способности предугадывать чужое поведение значительно превосходят способность к пониманию его причин (тоже вполне достойные), столичный офицер разглядывает содержимое непонятного конверта перед носом адресата, не забыв проследить за тем, чтобы тот никак не смог разобрать.. то, что в нем находится. Ставка оказалась верной.
Фон Рейтенау сидел на том же месте, рядом с кроватью, непринужденно откинувшись на спинку простого и сомнительно устойчивого стула, и разглядывал, похоже, какие-то фотографии. Берг тихо хмыкнул. При всем уважении, такую форму сотрудничества, принятую в общем, во всех подразделениях, он не одобрял, как изрядно затрудняющую работу.. глупость. Получается потом, что одного и того же подозреваемого требуют сразу три разных управления. Вот она великолепная Гейдрихова координация.
- Мадлен.. желала передать тебе…
Раненый дернулся так резко, что Бергу в первый момент показалось, что из-за своих раздумий пропустил удар, но штурмбанфюрер, судя по всему, вовсе не собирается менять положение, не говоря о том, чтобы двигаться с места. Привычно вскинув голову, он продолжает спокойно наблюдать; словно вправду навестить пришел.
- Будь ты проклят, Рейтенау! – сквозь стиснутые зубы «желает» уже Келер. Он вопреки воле крепко сжимает веки, опускаясь обратно на подушку, только через несколько мгновений вновь приоткрыв глаза.
Дитрих улыбается. Ему нравятся такие взгляды, как нравится упорство, неизменно присущее их обладателям. Зайти бы в палату – штурмбанфюрер при постороннем в споры вдаваться не станет. Нет, он вообще не станет вдаваться в споры. С младшим по званию – вне сомнений. Что ж, младший подождет. Пусть с евреем разбирается любимчик оберштурмбанфюрера Эйхмана, Дитриху все равно достанутся все сливки – расправа с товарищами этого.. Айс.. Эйз.. Келера.
- …умереть, чтобы избавить женщину от необходимости благодарить меня? В РСХА не принято оказывать услуги.. взаймы.
- Где она? – теперь больной смотрит на «гостя» прямо и неотрывно. В упор. – Что вы с ней сделали?!
- Тише – почти шепчет Рейтенау и Дитрих встряхивает головой, гоня от себя неуместное соображение, будто обратились именно к нему. «Пить меньше надо» - ухмыляется про себя Берг, не забывая о периодических проверках коридора на наличие в нем посторонних звуков.
- Она в.. моем «ведомстве». По доброй воле твоих товарищей пришлось поменять местожительства. Впрочем, в конечном счете, все остались довольны.
- Подземелье выдало на тебя приговор, Рейтенау. Тебя найдут – сообщает Келер и Дитрих понимает, что убьет любого, кто посмеет помешать его слежке, то есть тихому контролю над происходящим. И кофе со штурмбанфюрером он тоже выпьет; впрочем, лучше что-нибудь.. повнятнее.
Бывать на оккупированных территориях Бергу не доводилось, однако гаупштурмфюреру было доподлинно известно, что «за жизнь одного фрица платят десятки ни в чем неповинных людей, которые не только в глаза не видели покойника, но даже не слышали о нем», как однажды выразился попавший в «ведомство» Дитриха чех. Совершенно не к месту, ему вдруг становится интересно – сподобился б ли фон Рейтенау на такую вежливость, будь его собеседник не евреем, а чехом; после ночной попойки и последовавшего за ней концерта?
- …чем Мадлен и ее сына. Я бываю во Франции не столь уж часто – Клаус задумчиво смотрит на фотографию и Дитрих, сощурившись, ухитряется все же увидеть, кто на ней изображен: мальчишка лет 5-и, может быть 6-и, в великоватой моряцкой фуражке с бумажным корабликом в руке.
- Провальная акция в Париже, сотрудничество с.. оккупационными властями.. Дурная слава родителей дурно влияет на отношение к детям – он протягивает Келеру фотографию, слегка пожав плечами, кладет ее на одеяло, в ответ на подкрепленное поворотом головы к стене молчание. И тут же принимается разглядывать вторую, но на сей раз, держит ее так, что ни Дитриху, ни Элиасу, прояви тот подобное желание, не увидеть изображение. – Дурная наследственность опять же..
- Не все так помешаны на генетике, как вы.
Слова, брошенные в пространство. Обычно подобные фразы произносят, чтобы затянуть время, парировать удар со стороны заговорившего первым и одуматься, избирая подходящую контратаку. Усмешка Дитриха становится хитрой-хитрой – вот какую «дуэль» надо будет предложить штурмбанфюреру, которого больше не получится, похоже, назвать «столичным». Разве только, думая при этом сразу о нескольких столицах. Впрочем, не наберется – международная пресса, еще в 1936 называла Берлин «столицей мира».
Берг на несколько мгновений бросает наблюдательную деятельность, запрокидывает голову, упираясь затылком в стенку. Франция, Польша, СССР, да хоть и Австрия..
- Немногие не помешаны на мести – фон Рейтенау кладет на постель вторую фотографию, еще некоторое время смотрит на конверт. – В мире вообще угнетающе мало разумных людей. Поэтому лишний раз сокращать их численность не в моих интересах. [У тебя очень умная жена, Айзерман. И ее следовало бы пожалеть, если ты и вправду готов расплатиться смертью вашего сына за жизни.. - Он так неожиданно переходит на непонятный язык, что Дитрих даже не сразу осознает, что разобрал всего одно слово – уже раньше поминавшуюся фамилию, и еще некоторое время гадает между французским и.. еврейским, но интонации наводят на мысли о снисхождении, или скорее, пренебрежении, - Возомнил себя Богом? Мне кажется, у него не получилось.]
Клаус поднимается, тихо убирает стул в сторону и подходит к окну, попутно подмигнув двери, раздвигает занавески.
- Через час-полтора за тобой приедет тюремная фура. Ты вряд ли покинешь Берлин, но я лично прослежу, чтобы ты благополучно до него добрался. – Опершись руками на подоконник, гестаповец безмятежно смотрит на аллейки больничного парка. – [Твоя семья в пригороде Лиона, Мадлен работает на «бюро». Я привык платить по счетам, - он наклоняет голову, разглядывая проходящий внизу персонал больницы, - независимо от мотивов. Мишель похож на мать и прекрасно говорит на ее языке. Он мог бы пойти в школу, как другие французские дети...] – фон Рейтенау разворачивается к Келеру. – Ты лишил мальчишку отца, но у него есть еще мать. И жизнь, о которой пока решают за него.. взрослые. – Штурмбанфюрер, последний раз взглянув на конверт, небрежно бросает его туда, где уже покоятся фотокарточки. – Подумай, Айзерман. Другого шанса у тебя не будет.

[faolchu]

вводная

Неожиданно посчитал дни между событиями и осознал, что оно неплохо укладывается для. Юргена ж тоже хотели устранить. Где-то около Гейдриха - говорил еще Шелленберг, что австрийской собаке предоставили возможность последовать за хозяином. А тут, оказывается, они с Дитрихом тусуются у Марты еще ДО похорон.
А еще выяснилось, что к Дитриху он приехал присмотреться. На предмет нового лица, которое можно бы попробовать шпиком заслать в сопротивленческую группировку. Так что мечтам дитриховым, видимо, где-то в обозримом будущем сбыться.
А пока его, конечно, ни во что посвящать не стали.

****

****

- Вы предлагали мне кофе, гаупштурмфюрер?
- Я предлагаю вам впредь делиться, штурмбанфюрер - Берг ловко разворачивается, и ступает по коридору вслед за коллегой будто у только что закрывшейся двери торчал вовсе не он, впрочем фон Рейтенау, похоже нет до него никакого дела. Мерзавец.
- Как скажете - от этих слов Дитриху почему-то становится не по себе. Слишком уж странный у него голос. - Отправляйся к фрау Шульц и организуй нам всем крепкий, ароматный кофе. Никаких эрзацов.
В ответ на вопросительный взгляд Дитриха, Клаус равнодушно потирает виски.
- Моя очередь совершить краеведческую экскурсию.
- Позволь, как более опытному, побыть твоим гидом. Уборная в конце коридора. Дверь налево. Проводить?
- Время. Желательно осмысленно. В обществе фрау Шульц.
Берг кивнул, щелкнул каблуками и явно довольный наблюдением, свидетельствующим о наличии справедливости в этом чудесном мире, ушел, весело насвистывая небезызвестную в местных пивных застольную песню о любителях вина и музыки. Успев бросить на ходу: "можешь не торопиться".
Фон Рейтенау проводит напарника взглядом, затем, поморщившись прислоняется к краю оконной ниши, скрестив руки на груди и устало разглядывая проходящих мимо людей. В воздухе стоит стойкий запах медикаментов и больных. Неудивительно - не всех возможно было разместить в предназначенных для этого залах. В нескольких метрах от него всхлипывает какая-то средних лет женщина, то и дело останавливая и о чем-то расспрашивая всех, кто хотя бы напоминает персонал этого места. Не иначе ищет доставленного сюда родственника, скорее всего, сына. О мужах, как правило, спрашивали иначе - менее истерично, более серьезно, с полным осознанием всех обязанностей только и ждущих, чтобы свалиться на плечи овдовевшей.
Второй эвакуационный путь. Четыре дня назад. А что собственно мы имеем сегодня? Похороны в Берлине 9-го, значит.. 6-е? Надо будет порадовать Берга 1-м. В любом случае один Айзерман выбраться не мог. Как и позволить себе не принять участие в таком деле. Скорее всего, ждали. Что ж, придется еще раз поговорить с.. И не только о нем.
После вторжения немецкой армии в Советский Союз группы сопротивления в Германии заметно, чтобы не сказать резко активировались. Диверсионные акции в Берлине в 42-м стали нередким явлением. Это могло обнадеживать, но могло быть и хорошим прикрытием для необходимой чистки. Смерть Гейдриха стала еще одним подарком. Красным? Черным? Рабочая организация, за которой уже некоторое время следило гестапо, не желая рисковать слишком быстрой расправой с локальными участниками, лишаясь таким образом множества ценной информации о связных в других районах страны совершенно точно имела свои отделения и за рубежом. В Голландии, Копенгагене, Праге..
От мысли о Богемо-Моравском протекторате становится совсем тошно. Надо бы отлипнуть от стенки и отдать дань насущному. Уборная в конце коридора, налево. Клаус поворачивается к окну, толкает створку, прикурывает. Интересно, где перевязочная?
Гаупштурмфюрер Дитрих Берг... Что ж, надо будет разговорить Айзермана. Хорошо разговорить. Чтобы об этой больнице сопротивленцы забыли. И не захотели вспоминать. Фура через полторы.. надо полагать, уже через час.
Неожиданно поперхнувшись дымом, он щурится с трудом разбирая цифры на циферблате.