Номос важнее предрассудков.
26 лет, пулевое ранение головы, инфекционный менингит.
42 года, гангрена левой нижней конечности, пост-ампутационный синдром.
31 год, перелом обоих тазовых костей, разрыв мочеточника, разлитой перитонит.
45 лет ....
21 год ....
19 лет ....
Фрау Эльза не старается сделать почерк разборчивым и четким, спешно дописывая последние в этой папке эпикризы, тянется за следующей. Там - живые. Им нужно больше времени и сил. Фрау Эльза заправляет выбившуюся прядь за ухо и прищуривается, вчитываясь в свежие записи палатных сестер.
Да, пусть сейчас она фрау Эльза, но отцовскую выучку она не забыла. Не доверять никому то, что должна проконтролировать сама. Никогда не перекладывать ответственность на младший персонал.
Интересно, а когда она научилась считать немецких раненых своей ответственностью? Этого в отцовской выучке не было... или было? Он так и не смог согласиться на сотрудничество, несмотря на обещанные перспективы. Не "не захотел" - действительно не смог. Он учил ее как свою студентку и свою дочь ценить жизнь, но не выбирать между жизнью и жизнью. И поэтому он отказался. И поэтому же она оказалась здесь. Она не выбирала между жизнью и жизнью - только пыталась всеми силами отдалить свою смерть. И поэтому она старалась не думать о том, что только двое из пяти раненых немецких офицеров отправляются из госпиталя в могилу; трое - в строй. А там, на другой стороне фронта...
Она делала все, что могла. Она старалась оставаться честной с собой, насколько это было возможно здесь, в глубоком тылу, в стане врага. А еще ей давно - примерно со второй недели появления в госпитале молчаливой женщины, предъявившей потрепанный вкладыш медицинского отделения Венского университета и попросившейся добровольно помогать хирургам - было жаль этих ребят. Януш, услышав такое, наверное, поморщился бы и бросил что-то в духе "пожалей лучше тех, кого они расстреляют через месяц после возвращения в строй", но она не могла так. Эти были - здесь, сейчас. А она была - врач.
Молодую молчаливую австрийку (спасибо матери и небесам, лицом она пошла не в отца) приняли без особых разговоров - сестер не хватало. Хороших сестер не хватало вдвойне, а Марта (точнее, теперь - Эльза) была хорошей сестрой. И хорошим врачом. Поэтому она почти не удивилась, когда спустя несколько месяцев ее обязанности возросли вдвое - отныне Марта-Эльза ассистировала наиболее сложные операции у старшего хирурга Шлирке, сама вела "ежедневки", как их тут называли, - операции средней сложности, которых в день было до трех, а то и поболее, остальное время (хотя его оставалось не так много) отводилось на контроль больных по палатам.
Наверное, кто-то другой сказал бы, что фрау Эльзу любили в госпитале. За уверенные мягкие движения, за безукоризненную арийскую строгость и прячущуюся улыбку - последнее ободрение уходящим на тот свет, за опрятность и аккуратность во всем, что необходимо держать в порядке, за спокойствие и выдержку. Возможно, фрау Эльзу действительно любили за все это, но Марта не обольщалась. К ней это не имело никакого отношения. С ней не пытались заигрывать выздоравливающие офицеры (равно молодежь и те, что постарше, правда, скорее из уважения к самому процессу возвращения к жизни), ее не приглашали в сестринской к чаю, не угощали пирогами,что пекла "с секретом" полноватая смешливая Ханна, не укорял мягко за излишнее трудолюбие вечно нахмуренный старший анестезист Шенк. Это не к ней, это все Эльза.
Марта возвращалась домой. В большую комнату, которую она заняла по рекомендации все того же Шенка, приведшего ее к своей... знакомой. То, что Лизелет оказалась излишне самовлюбленной и болтливой, искупало всю легкость, с которой Марте удалось устроиться здесь. В самом центре Рейха. В ненавистном Берлине.
Когда накануне отъезда в Брно Кайнц принес бумаги на имя Эльзы Миллер, ее однокурсницы по медицинскому факультету, она смогла только посмотреть на него ошеломленно. Эльза была милой и скромной. Не слишком способной, но весьма старательной - подобная старательность многое могла искупить. А еще мать Эльзы умерла два года назад, подхватив легочный круп. Отец ее погиб в войну. У Эльзы не было родителей и Кайнц об этом знал. Когда он вручил ей документы вместе со студенческим вкладышем и попросил спрятать их до худших времен, она промолчала. Спустя два месяца они поженились во Вроцлаве. А еще через месяц уехали в Лодзь.
Худшие времена наступили довольно быстро.
Марта расстилает постель и устало сбрасывает на кресло одежду. Садится у зеркала, расчесывает волосы. Светло-рыжие пряди ложатся ровно, легко. Фрау Эльзу с ее безукоризненно ровным лицом, холодными ничего не выражающими глазами и плотно сомкнутыми губами она не смогла бы назвать красивой, но Эльзы здесь нет. Марта улыбается своему отражению в зеркале - на пробу, не забыла еще, как надо улыбаться? Морщится, когда улыбка выходит слишком похожей на улыбку Эльзы. Ложится. Закрывает глаза.
Здесь тихо, тепло и спокойно. По крайней мере, ей очень хочется так думать. Она бежала от войны, и пока ей это удавалось. Один Бог знает, что случится с ней, если война все-таки догонит. Марта знает,что рано или поздно, война все-таки ее догонит. И на всякий случай старается не забывать про нее - эшелонами раненых с обоих фронтов, пропагандой газет и радио, фирменной собранностью и четкостью фрау Эльзы. Как же... забудешь тут.
По привычке перебирает в голове события дня сегодняшнего и думает о завтрашнем. У нее есть совсем немного времени: нужно успеть заново прожить весь этот день самой, пока сон не выбросит решительно ее из этого мира. Отцовская школа. Не доверять никому то, что должна проконтролировать сама. Марта мысленно перелистывает бумаги - эпикризы, назначения, выписки, отчеты, все сходится, нареканий нет - и слегка кивает сама себе, удовлетворяясь этим. Наверное, кто-то сказал бы, что у фрау Марты расстройство психики. Профессор Фрейд наверняка даже нашел бы ему объяснение в спасительном вытеснении и детской травме. Ей не нужны объяснения, она и так знает. У фрау Марты определенно было бы расстройство психики. Но ее нет.
Есть Марта.
Есть фрау Эльза.
И война.
42 года, гангрена левой нижней конечности, пост-ампутационный синдром.
31 год, перелом обоих тазовых костей, разрыв мочеточника, разлитой перитонит.
45 лет ....
21 год ....
19 лет ....
Фрау Эльза не старается сделать почерк разборчивым и четким, спешно дописывая последние в этой папке эпикризы, тянется за следующей. Там - живые. Им нужно больше времени и сил. Фрау Эльза заправляет выбившуюся прядь за ухо и прищуривается, вчитываясь в свежие записи палатных сестер.
Да, пусть сейчас она фрау Эльза, но отцовскую выучку она не забыла. Не доверять никому то, что должна проконтролировать сама. Никогда не перекладывать ответственность на младший персонал.
Интересно, а когда она научилась считать немецких раненых своей ответственностью? Этого в отцовской выучке не было... или было? Он так и не смог согласиться на сотрудничество, несмотря на обещанные перспективы. Не "не захотел" - действительно не смог. Он учил ее как свою студентку и свою дочь ценить жизнь, но не выбирать между жизнью и жизнью. И поэтому он отказался. И поэтому же она оказалась здесь. Она не выбирала между жизнью и жизнью - только пыталась всеми силами отдалить свою смерть. И поэтому она старалась не думать о том, что только двое из пяти раненых немецких офицеров отправляются из госпиталя в могилу; трое - в строй. А там, на другой стороне фронта...
Она делала все, что могла. Она старалась оставаться честной с собой, насколько это было возможно здесь, в глубоком тылу, в стане врага. А еще ей давно - примерно со второй недели появления в госпитале молчаливой женщины, предъявившей потрепанный вкладыш медицинского отделения Венского университета и попросившейся добровольно помогать хирургам - было жаль этих ребят. Януш, услышав такое, наверное, поморщился бы и бросил что-то в духе "пожалей лучше тех, кого они расстреляют через месяц после возвращения в строй", но она не могла так. Эти были - здесь, сейчас. А она была - врач.
Молодую молчаливую австрийку (спасибо матери и небесам, лицом она пошла не в отца) приняли без особых разговоров - сестер не хватало. Хороших сестер не хватало вдвойне, а Марта (точнее, теперь - Эльза) была хорошей сестрой. И хорошим врачом. Поэтому она почти не удивилась, когда спустя несколько месяцев ее обязанности возросли вдвое - отныне Марта-Эльза ассистировала наиболее сложные операции у старшего хирурга Шлирке, сама вела "ежедневки", как их тут называли, - операции средней сложности, которых в день было до трех, а то и поболее, остальное время (хотя его оставалось не так много) отводилось на контроль больных по палатам.
Наверное, кто-то другой сказал бы, что фрау Эльзу любили в госпитале. За уверенные мягкие движения, за безукоризненную арийскую строгость и прячущуюся улыбку - последнее ободрение уходящим на тот свет, за опрятность и аккуратность во всем, что необходимо держать в порядке, за спокойствие и выдержку. Возможно, фрау Эльзу действительно любили за все это, но Марта не обольщалась. К ней это не имело никакого отношения. С ней не пытались заигрывать выздоравливающие офицеры (равно молодежь и те, что постарше, правда, скорее из уважения к самому процессу возвращения к жизни), ее не приглашали в сестринской к чаю, не угощали пирогами,что пекла "с секретом" полноватая смешливая Ханна, не укорял мягко за излишнее трудолюбие вечно нахмуренный старший анестезист Шенк. Это не к ней, это все Эльза.
Марта возвращалась домой. В большую комнату, которую она заняла по рекомендации все того же Шенка, приведшего ее к своей... знакомой. То, что Лизелет оказалась излишне самовлюбленной и болтливой, искупало всю легкость, с которой Марте удалось устроиться здесь. В самом центре Рейха. В ненавистном Берлине.
Когда накануне отъезда в Брно Кайнц принес бумаги на имя Эльзы Миллер, ее однокурсницы по медицинскому факультету, она смогла только посмотреть на него ошеломленно. Эльза была милой и скромной. Не слишком способной, но весьма старательной - подобная старательность многое могла искупить. А еще мать Эльзы умерла два года назад, подхватив легочный круп. Отец ее погиб в войну. У Эльзы не было родителей и Кайнц об этом знал. Когда он вручил ей документы вместе со студенческим вкладышем и попросил спрятать их до худших времен, она промолчала. Спустя два месяца они поженились во Вроцлаве. А еще через месяц уехали в Лодзь.
Худшие времена наступили довольно быстро.
Марта расстилает постель и устало сбрасывает на кресло одежду. Садится у зеркала, расчесывает волосы. Светло-рыжие пряди ложатся ровно, легко. Фрау Эльзу с ее безукоризненно ровным лицом, холодными ничего не выражающими глазами и плотно сомкнутыми губами она не смогла бы назвать красивой, но Эльзы здесь нет. Марта улыбается своему отражению в зеркале - на пробу, не забыла еще, как надо улыбаться? Морщится, когда улыбка выходит слишком похожей на улыбку Эльзы. Ложится. Закрывает глаза.
Здесь тихо, тепло и спокойно. По крайней мере, ей очень хочется так думать. Она бежала от войны, и пока ей это удавалось. Один Бог знает, что случится с ней, если война все-таки догонит. Марта знает,что рано или поздно, война все-таки ее догонит. И на всякий случай старается не забывать про нее - эшелонами раненых с обоих фронтов, пропагандой газет и радио, фирменной собранностью и четкостью фрау Эльзы. Как же... забудешь тут.
По привычке перебирает в голове события дня сегодняшнего и думает о завтрашнем. У нее есть совсем немного времени: нужно успеть заново прожить весь этот день самой, пока сон не выбросит решительно ее из этого мира. Отцовская школа. Не доверять никому то, что должна проконтролировать сама. Марта мысленно перелистывает бумаги - эпикризы, назначения, выписки, отчеты, все сходится, нареканий нет - и слегка кивает сама себе, удовлетворяясь этим. Наверное, кто-то сказал бы, что у фрау Марты расстройство психики. Профессор Фрейд наверняка даже нашел бы ему объяснение в спасительном вытеснении и детской травме. Ей не нужны объяснения, она и так знает. У фрау Марты определенно было бы расстройство психики. Но ее нет.
Есть Марта.
Есть фрау Эльза.
И война.
-
-
27.01.2011 в 12:11-
-
28.01.2011 в 22:26Например.
-
-
28.01.2011 в 22:33-
-
28.01.2011 в 22:38-
-
28.01.2011 в 22:40-
-
28.01.2011 в 22:44Благодарю)
-
-
28.01.2011 в 22:50Северный цвет. рада, что вам пришлось по вкусу. Я пока совершенно не представляю, что из всей этой истории получится и получится ли вообще что-то. Но пока - вот.
-
-
28.01.2011 в 22:58