здесь И совершенно не сожалею о содеянном.
"Либертин". Стаья о кинокартине.The Libertine. Великобритания, 2004. Режиссер – Лоренс Данмор. Автор сценария – Стивен Джеффрис (по своей пьесе). В ролях: Джонни Депп, Джон Малкович, Розамунд Пайк, Саманта Мортон, Франческа Эннис, Руперт Френд, Ричард Койл. 114 мин. / 130 мин. (США)
На праздниках посмотрел, наконец, «Либертина»*. С огромным интересом. Впечатление не совсем удовлетворенное, но фильм, конечно, ценный.
[*Перевод названия как «Распутник» вполне приемлем, но я буду придерживаться оригинала. Либертины в 17 веке – это представители либертинизма, религиозно-философского свободомыслия, либертены в 18 веке – представители либертинажа, определенного стиля поведения, для которого «все позволено», прежде всего, в сексе; оба значения давно, по сути, смешались. Герой фильма – и вольнодумец, и человек над моралью. Был, кстати, французский фильм «Le Libertin» (2000) про молодого Дени Дидро, он тоже переведен на русский как «Распутник», а еще есть прелестный фильм-клип в двух частях «Libertine» («Либертинка») с Милен Фармер].
Джонни Депп играет Джона Уилмота, второго графа Рочестера, поэта, остроумца и щеголя эпохи Реставрации (1660-80-е), когда после пуританского засилья режима Кромвеля была восстановлена монархия и установилась свобода нравов, редкая даже для европейских королевских дворов. В целом фильм по пьесе Стивена Джеффриса довольно корректно воспроизводит реальную биографию Рочестера. Я в конце переведу статью о нем из Wikipedia, чтобы можно было в этом убедиться.
Что все же не совсем адекватно? Рочестер был красавчиком. Это существенно. Таким его описывали современники, это видно и по портретам. Деппа я нежно люблю как актера, но все же мужичок он страшненький. От этого жуткая парабола биографии «ангела во плоти», сгнившего заживо в 33 года от сифилиса и алкоголизма, сильно теряет. Вся эта история – своего рода «портрет Дориана Грея», только за 200 лет до Уайльда. Все-таки, по уму, Рочестера должен был сыграть красивый породистый аглицкий актер.
Появляясь в прологе фильма без грима, со своим резким скуластым индейским лицом, Депп говорит от имени героя: «Я вам не понравлюсь. Джентльмены буду завидовать мне, а леди отшатнутся от меня. Я не понравлюсь вам сразу, и по мере продолжения буду нравиться все меньше» и т. д.
Понятно, что на самом деле роль строится в двух направлениях – углубление видимого распада человека и в то же время герой набирает определенные очки как фигура глубокая и трагическая – адепт правды и искренности в искусстве, а в последней сцене в парламенте – защитник идеи права применительно как к бунтовщикам, так и к монархам.
Рочестер подвергает настоящей дрессуре начинающую актрису Лиз Барри, добиваясь от нее осмысленной и точной игры («В жизни я не способен на чувство, поэтому я хочу, чтобы кто-то трогал меня за живое на сцене… Театр – мой наркотик, а болезнь моя так запущена, что мне необходимо лекарство наивысшего качества»). Он заставляет ее раз за разом повторять слова Офелии, которые станут пророческими для него самого:
Какого обаянья ум погиб!
Соединенье знанья, красноречья
И доблести, наш праздник, цвет надежд,
Законодатель вкусов и приличий,
Их зеркало… все вдребезги. Все, все.
Но главное в Рочестере – он поэт, «этим и интересен». Герой охотно озвучивает куски из самых известных своих стихотворений, иногда прямо в процессе творчества. Например, веселая подружка Джейн делает ему минет, но безуспешно, а задумчиво растянувшийся гений тут же сочиняет строфу из «Несостоявшегося удовольствия» («The Imperfect Enjoyment») об импотенции. Это мило и трогательно, а главное – наглядно: кто посмеет утверждать, что стихи пишутся не так? (Хотя не совсем корректно – в стихотворении Рочестера речь идет о том, что его безукоризненный «любовный дрот», «через любую п@@@у достигавший любого сердца» («through every cunt reached every heart»), оказался бесполезен в истинной любви – ситуация, не чуждая мужскому опыту, а стихи глубже и парадоксальнее, чем то, как они обыграны в эпизоде).
Забавный момент, каламбурно отыгрывающий двойственность творческой натуры героя: Рочестера охватил мощный вал вдохновения и он кричит слуге: «Ink! Ink!» («Чернил!»). Слуга с невозмутимой мордой подает ему бокал вина. – «Not drink, lump! Ink!» («Не выпивку, дурень! Чернил!»).
Постановка пьесы Рочестера при королевском дворе невероятна при всей свободе нравов и пикантности драматургии эпохи Реставрации. Зато это наглядный ход в самую сердцевину обсценной поэзии Рочестера: дамы оперными голосами поют и во плоти представляют сатиру «Signior Dildo», а потом начинается «Содом, или Квинтэссенция разврата», аттестуемый в англоязычном мире как «самая непристойная пьеса, когда-либо написанная». Король Содома оглашает эдикт, согласно которому нормальный секс запрещается, а дозволяется только мужеложство. Тут, к сожалению, по сценарию, терпение Карла II (Джона Малковича) заканчивается, он выскакивает на сцену и кладет безобразию конец. (Наверняка, все из-за присутствия французского посланника, а так хотя бы из любопытства мог досмотреть все – коли уж начал).
В остальном ключевые моменты биографии скандального графа воспроизведены с почти протокольной достоверностью и вкусной фактурностью лучшего английского кино. Его похищение будущей супруги, дружба с королем, подпорченная ссорами из-за едких сатирических стихов, портрет работы Гюйсманса с обезьянкой, увлечение театром (хотя анекдот о том, что он на спор сделал из безнадежной Элизабет Барри великую актрису, у современных историков не котируется), постановка комедии Этериджа о нем, гибель дружка Билли Даунса в драке, тяжелый алкоголизм, жуткое лечение от сифилиса ртутными ваннами и т. д. вплоть до предсмертного отречения от безбожия.
«А такой я вам нравлюсь? Такой я вам нравлюсь?» – спрашивает Рочестер-Депп в эпилоге. (Правда, с нормальным, а не гуммозным носом, а то ответить на вопрос было бы существенно проще).
Вопрос вроде бы риторический, однако, что на него можно сказать? Рочестер – тип человека, все существо которого развернуто в этом вопросе: нравиться – не нравиться, привлекать – и отталкивать. Он не может не притягивать: умом, остроумием, талантом, красотой, сексуальностью, внутренней и внешней свободой. Но обаяние его аццкое: его ум беспокойно ищет, что в мире можно расковырять, он не в силах родить ничего конструктивного; его остроумие больно ранит и врагов и друзей; талант может воплотиться только в «непечатном» слове; красота на глазах, в считанные годы, превратится в свою противоположность; сексуальность его лишена радости, он тащит ее как бремя, втыкаясь во все дырки, доступные и недоступные, пока она не переходит из метафорического недуга в реальный и уже по-настоящему смертельный; почти каждый его «свободный» поступок заканчивается временным изгнанием из общества… и все же его каждый раз возвращают назад, потому что он умеет внести в пресную жизнь соль и остроту.
Рочестер – провокатор, и в этом смысле он вне категории «нравится – не нравится». Без него «не интересно». А главный его порок – в том, что его чувство меры не совпадает с нашим. Ну, поумничал, пошутил, погулял – и хватит, нам уже всем в кайф. А тебя, чудака, еще куда-то несет… Нельзя себя так растрачивать. Вот и сгорел в 33 года.