Есть у Макса Фрая замечательная Книга одиночеств, которую я ухватил как-то на ночь у знакомой, да с тех пор и не видел.
«Одиночество - вещь болезненная и мучительная, но для думающего человека очень нужная. Поэтому необходимо научиться создавать свое одиночество, находясь в эпицентре общественной жизни.»
Эта книга посвящается Ларочке,
которая позвонила мне в четыре часа утра, в самую долгую из декабрьских ночей, пьяная в жопищу, нежная.
Эта книга посвящается Ларочке, которая позвонила мне в четыре часа утра, в самую долгую из декабрьских ночей, пьяная в жопищу, нежная
- Где же ты, - говорит, - шляешься?
А я что, я так, по мелочам, мы за хлебом в «Седьмой Континент», в Строгино катались, милое дело...
- Мы, - говорит, - когда в последний раз виделись?
- Ну, - говорю, - неделю назад... А что?
- Ы-ы-ы-ы-ы-ы! Бу-у-у-у-у! - смеется и как бы всхлипывает. - В августе мы виделись! В августе. Я вот думала, почему ты не звонишь? Вот, напилась для храбрости, сама звоню...
И я холодею.
Потому что - да, действительно в августе. А по внутренним моим ощущениям - неделю назад. Тоже мне, разлука. Можно еще несколько таких же «недель» не видеться. И - ничего. Потому что люди, которых я люблю, - они каким-то образом живут во мне, и мне хорошо с ними. И мне по дурости представляется, что и я в них тоже как-то живу, ползаю нежной чужеродной штуковинкой по артериям, отравляю кровь, скапливаюсь на стенках сосудов. Всем, как мне кажется, от таких простых и понятных процессов хорошо.
Но.
В море есть остров, на острове - гора, на горе - дуб, на дубу сидит свинья, в свинячьих потрохах - утка, в утке - яйцо, в яйце - микроб, у микроба под язычком - шкатулка, а в шкатулке - САМОЕ ДЕЛО.
Так вот, на САМОМ ДЕЛЕ все не так, конечно.
На самом деле я тварь негодная (такими словами ругал свои видения на закате всякого запоя Витька Сальников, бывший таможенник и коллекционер антиквариата, старинный мой дружок - жив ли сейчас? - неведомо, и пес с ним).
На самом деле у меня короткая память и каменное сердце, тяжелый взгляд и легкие ноги кошки-хромоножки, которая гуляла сама по себе, а в героини сказки Киплинга записала дуру-кузину, когда пришло время - выкрутилась как-то, словом.
Меня, в общем, не надо бы любить. Дурное это дело. В качестве объекта любви я существо сомнительное, ненадежное и малопривлекательное. Было бы из-за чего рвать сердце в клочья, а жопу на фашистский крест. «Ы-ы-ы-ы-ы, бу-у-у-у-у-у!»
Но вот, любят меня зачем-то чужие, в сущности, но прекрасные люди. Сижу, штопаю теперь свое сердце (не перепутать бы с чужой жопой).
И горло перехватывает от нежности, как в детстве от говяжьей печенки, которую я ненавижу. Потому что кровь - она не для того, чтобы ее в жареном виде жрать. Ее пить надо. Свежую. И только из любимых.
Эта книга посвящается Доротее, которой уже, страшно сказать, за шестьдесят, а загляни ей в глаза - совсем девчонка. Впрочем, нет, не «девчонка». Девочка. Очень, очень хорошая девочка.
Эта книга посвящается Доротее, которой уже, страшно сказать, за шестьдесят, а загляни ей в глаза - совсем девчонка. Впрочем, нет, не «девчонка». Девочка. Очень, очень хорошая девочка.
Девочки, впрочем, все хорошие - в отличие от теток.
Тетка, ясное дело, не возрастная категория. Тетки бывают и в двенадцать лет.
В двенадцать может быть даже чаще, чем, скажем, в семнадцать, потому что к семнадцати многие влюбляются и снова впадают в младенческое состояние. Но это отдельно как-то нужно исследовать.
В четвертом классе меня посадили за одну парту с девочкой Олей. Худшей тетки не было, наверное, в моей жизни. В то же время, классная руководительница Сабина Алексеевна, несмотря на свои пятьдесят с лишним, была вполне себе девочка. Вредная такая, сплетница и тиранка, зато совершенно не тетка. За то и была любима всеми поголовно. Ей почти все прощали, даже мы, дети. Потому что учительницу He-Тетку еще поискать.
Тетки они ведь чем от прочих девочек отличаются?.. Ну да, самое трудное - это объяснять словами очевидные вещи. Которые нутром чуются, с первого взгляда. Как, скажем, запах. Ну, можно сказать, что тетки твердо знают, что такое хорошо, и что такое плохо. Они знают как надо. И как не надо, они тоже знают. Сомнение тетке неведомо.
Причем для того, чтобы предугадать теткину систему Ценностей, нужно учить не психологию, а биологию. Или зоологию даже. Тетка - она ведь всегда на страже интересов биологического вида.
И, да, тетка несет жемчужину своего знания миру. Обычно очень активно несет. Так что уши закладывает. И, конечно, тошнит. По крайней мере, выродков, вроде меня.
Но все это, кажется, не самое главное про тетку.
Самое главное, наверное, вот в чем: пока я вижу перед собой тетку, я не могу верить в бессмертие души. Какое уж тут бессмертие.
Я, собственно, почему все это пишу. Я очень люблю девочек (и, в частности, шестидесятилетнюю девочку Доротею). Лучше их нет на земле существ. И мне почти всегда за них страшно. Есть какая-то таинственная лужа, попив из которой, девочка становится теткой. Процесс не то чтобы необратимый, но шансов не очень много.
Будьте бдительны, да.
Обещанное, но давно забытое.
Есть у Макса Фрая замечательная Книга одиночеств, которую я ухватил как-то на ночь у знакомой, да с тех пор и не видел.
«Одиночество - вещь болезненная и мучительная, но для думающего человека очень нужная. Поэтому необходимо научиться создавать свое одиночество, находясь в эпицентре общественной жизни.»
Эта книга посвящается Ларочке,
которая позвонила мне в четыре часа утра, в самую долгую из декабрьских ночей, пьяная в жопищу, нежная.
Эта книга посвящается Доротее, которой уже, страшно сказать, за шестьдесят, а загляни ей в глаза - совсем девчонка. Впрочем, нет, не «девчонка». Девочка. Очень, очень хорошая девочка.
«Одиночество - вещь болезненная и мучительная, но для думающего человека очень нужная. Поэтому необходимо научиться создавать свое одиночество, находясь в эпицентре общественной жизни.»
Эта книга посвящается Ларочке,
которая позвонила мне в четыре часа утра, в самую долгую из декабрьских ночей, пьяная в жопищу, нежная.
Эта книга посвящается Доротее, которой уже, страшно сказать, за шестьдесят, а загляни ей в глаза - совсем девчонка. Впрочем, нет, не «девчонка». Девочка. Очень, очень хорошая девочка.