Последняя ночь осыпалась шелестящими стихами, оплавилась огарком в цветном подсвечнике, разлетелась брызгами отсветов по стенам. Последняя ночь свернулась клубком вместе с нами в одной постели, нос к носу, трогательно и невинно. Последняя ночь стала последним утром, когда еще можно никуда не торопиться и никого не ждать и досыпать минуты в абсолютной уверенности, что все сложится само собой. Последняя ночь... Сегодня я не вернусь. А после завтра я буду уже гостем.
Unintended.You could be my unintended Choice to live my life extended You could be the one I'll always love You could be the one who listens to my deepest inquisitions You could be the one I'll always love
I'll be there as soon as I can But I'm busy mending broken pieces of the life I had before
First there was the one who challenged All my dreams and all my balance She could never be as good as you
You could be my unintended Choice to live my life extended You should be the one I'll always love
I'll be there as soon as I can But Im busy mending broken pieces of the life I had before
I'll be there as soon as I can But I'm busy mending broken pieces of the life I had before
*задумчиво так* Или у меня что-то с головой, или день нынче такой... А вообще во всем виноваты Митримцы и их постыгровые отчеты))
Феанорский пароход. (с) Ассиди Майтимо: Папа, а почему я? Почему я должен командовать этим пароходом? Папа! Ну вот, уплыл. Нам тоже пора трогаться! Все на борт! На борт, я сказал, а не за борт! Может вам еще торжественный марш сыграть? Кано, я пошутил, не надо играть на этой волынке! Я сказал не надо! Или иди давай в кают-компанию и играй там!
Макалаурэ: Так мы трогаемся?
Майтимо: Троньтесь быстро, у меня еще куча дел! Макалаурэ, у тебя тоже куча дел, перестань играть, ты сбиваешь меня с мысли! Все, капитан, я даю команду! Всем спокойно, всем стоять!
Питьофинвэ: Так всем стоять или мы отходим?
Майтимо: Молчать, я вас спрашиваю! Всем стоять быстро! Отдать мне концы!
Тэлуфинвэ: Почему именно тебе?
Майтимо: Потому что я капитан! Отдать концы! Тэлво, я тебе говорю!
Тэлуфинвэ: А почему именно я? Почему не Питьо?
Майтимо: Сами разбирайтесь кто из вас кто! Потому что мы идем в море. Мы отходим от причала.
Питьофинвэ: Зачем нам отходить? Мне и здесь хорошо!
Майтимо: Но мы же пароход! Папа сказал – надо плыть!
Телуфинвэ: А папы здесь нету! Давайте стоять!
Питьофинвэ: Тэлво, клянусь тебе собакой Турко, что следующий рейс ты будешь наблюдать с берега!
Тэлуфинвэ: Мне уже страшно, я уже дрожу! На берегу нас две эпохи вспоминать будут!
Майтимо: Все, прения закончены, мы отходим от причала! (в машину) Внимание, отход!
(в машине)
Куруфинвэ: Ну что? Будем отходить?
Тьелкормо: Кто сказал?
Куруфинвэ: Нельо сказал!
Тьелкормо: А почему я не слышал?
Куруфинвэ: Я тебе говорю – он так сказал!
Тьелкормо: А я не слышал!
Карнистиро: А ты собаку свою больше слушай.
Тьелкормо: Чем тебе не нравится моя собака?
Карнистиро: Кто кому не нравится! Это она меня искусала!
Куруфинвэ: Морьо, а ты вечно ходишь такой черный и страшный, что удивительно, что тебя только собака покусала. Если б я такое чудовище, как ты, спросонья увидел – убил бы, не задумываясь!
Карнистиро: Курво, если бы ты не был моим братом, я бы тебя убил, не задумываясь!
Тьелкормо: А я вас обоих сейчас убью, если еще раз про свою собаку услышу!
Майтимо: В машине! А теперь – серьезно! Отход!
Тьелкормо: Так, закрой люк.
Майтимо: Отдать... (хлоп!)
Тьелкормо: Так что же он тебе сказал, я хочу слышать?
Куруфинвэ: Ты же слышал!
Тьелкормо: Может, я хочу именно от тебя слышать? Может, я хочу знать, с кем имею дело?
Куруфинвэ: Если ты не хочешь иметь дело со мной, тебе придется иметь его с папой, когда мы пристанем!
Тьелкормо: С такими темпами мы сначала утонем, а потом пристанем! Открой люк!
Майтимо: ... концы! Что такое, мы отходим или нет? Что случилось? Я вас сейчас выброшу отсюда, по льду пешком будете идти! Турко, Курво, начинайте немедленно!
Куруфинвэ: Это ты – меня? Ты – меня? Куда ты меня послал?
Тьелкормо: Да таких капитанов...
Майтимо: Так, все, стоп, самый полный стоп, я хочу с ним поговорить! Я тебе устрою, в гробу я видел этот причал!
Куруфинвэ: Гроб я тебе устрою и без причала!
Майтимо: Ты у меня по дну будешь за пароходом бежать наперегонки с рыбами!
Куруфинвэ: А кто будет сидеть в машине? Ты?
Карнистиро: Да он даже не знает, с какой стороны все крутится!
Майтимо: Так, откуда эта подвижность, я же сказал стоп! Куда мы идем? Турко, Курво, Морьо, куда мы идем? Где курс? Где лоция? Полный назад! Ах, вы решили вперед? А что вам там видно в машине?
Куруфинвэ: Нам видно то, о чем ты даже и не подозреваешь!
Майтимо: Ну ладно, давай вперед, хотя ты увидишь, как я был прав. А тебе, Курво, я устрою, ты у меня по дну наперегонки с рыбами пойдешь!
Тьелкормо: Нельо, Курво говорит...
Майтимо: Не хочу слушать, я с ним не разговариваю!
Тьелкормо: Он сказал, что если мы не возьмем левее, мы сядем...
Майтимо: Так, передай этому придурку...
Тьелкормо: Все, мое дело сказать, я сказал! Хотите верьте, хотите нет, сидите на мели, не сидите на мели, у нас в машине куча дел и без вас!
Карнистиро: И еще он сказал – если вы немедленно не отвернете, вы врежетесь!
Майтимо: Куда это мы врежемся?
Карнистиро: Он сказал, тут какой-то остров...
Майтимо: Передай ему вместе с его островом...
(в это время удар)
Майтимо: Правильно, по шее ему! Эх, такой пароход! Тьелпэ, радируй папе.
Тьелперинкваро: Зачем папе радировать, он в машине сидит!
Майтимо: Да не твоему папе, а моему! Сидим на мели возле острова Тол-Эрессэа. Куруфинвэ списан на берег, куда он сойдет, как только мы туда подойдем! (с тяжелым вздохом). Эх, папа, зачем ты Финдекано не подождал...
Тьелперинкваро: Это тоже радировать?
Майтимо: Нет, это не радировать, я жить хочу!
Финдекано (с берега): Я тут три ночи не спал, потому что боялся, что если я засну, мне Феанаро приснится. Потом смотрю – Феанаро нет, ну думаю, можно и поспать. Просыпаюсь – вижу, что пароход отходит без меня! Он идет, а я стою. А все карты у меня. Ну это Феанаро, я от него другого не ожидал. Я дал отмашку сначала кормовым, потом носовым платком, приступил к сигнальным огням, сжег всю коробку – мол, стоп, мол, я на берегу! Так эти придурки развили такой ход, что Оссэ инфаркт хватил – вот он там в водорослях в бессознательном состоянии болтается! А они сели под гром аплодисментов! Потому что без специалиста – не рыпайся! Все, я пошел по льду пешком, и доберусь быстрее, чем эти придурки на пароходе!
Майтимо: Эй, в машине!
Куруфинвэ: Что в машине, мы давно уже в машине. У меня такое впечатление, что на мостике никто ничего не знает. Они наверху. Они командуют. Я выполню любой приказ мгновенно, но пусть они мне сначала докажут. Ты, капитан, докажи, что ты умней, и все, и мы уже идем.
Майтимо: Папа! Зачем ты меня сюда поставил? Это пароход? Это экипаж? Они все едут в разные стороны!
Тьелкормо: Почему? Мы едем в одну сторону! А у тебя крыша поехала совсем в другую!
Майтимо: Кано! Иди сюда! Поиграй мне что-нибудь, чтобы успокоиться! Иначе я сейчас брошусь за борт и пойду по дну наперегонки с рыбами!
Макалаурэ: Спокойно, Нельо, спокойно (играет что-то заунывное).
Майтимо: Тебе хорошо говорить, ты не старший!
Макалаурэ: Еще спокойней!
Майтимо: Ты сидишь себе в сторонке и поешь, а я вынужден воспитывать этих бандитов, по какой-то несчастливой случайности оказавшихся моими братьями!
Макалаурэ: И еще спокойнее! Расслабься, представь себе, что ты сидишь на берегу моря и тебя овевает теплый ветерок...
Майтимо (кричит): Какой берег моря, какой ветерок, ты что, с ума сошел? Да я в гробу видал это море и этот ветер! Как только мы приплывем, я поселюсь там, где ни о каком море слышать не слышали!
Макалаурэ: Хорошо, представь, что ты сидишь на вершине высокой горы, и на тысячу лиг от тебя нет ни одного твоего брата...
Майтимо: Как это ни одного брата? А Финдекано?
Макалаурэ: Хорошо, ты сидишь на вершине высокой горы рядом с Финдекано (играет совсем уже заунывную мелодию).
Телуфинве: Кано! От твоей музыки рыба дохнет!
Питьофинвэ: Иди в кают-компанию и там играй! Не мешай нам рыбу ловить!
Майтимо: От музыки, говорите, дохнет? А не от толовых шашек, которыми вы ее глушите?
Телуфинвэ: Какие шашки?
Питьофинвэ: Мы на удочку ловим!
Майтимо: А кому Курво целый ящик толовых шашек вручил?
Тэлуфинвэ: Тьелпэ! А мы их отобрали и в трюме заперли, потому что Хуан очень хотел их попробовать!
Питьофинвэ: Я был бы не против, если бы он попробовал, но нас же Турко убьет!
Макалаурэ: До смерти не убьет, а так – вам полезно. Вы мне своими воплями петь мешаете.
Тэлуфинвэ: Это ты своим пением нам рыбу ловить мешаешь!
Майтимо: Отставить рыбу! Куда мы плывем? Почему я не в курсе, куда мы плывем?
Тьелперинкваро: Папа сказал, чтобы ты ему не мешал, он сам знает куда плыть!
Майтимо: Тьелпэ, я сейчас твоего папу выброшу за борт!
Питьофинвэ: И мы поймаем его на удочку!
Макалаурэ: Я сейчас вас обоих поймаю! А ну марш спать! Тебя, Тьелпэ, это тоже касается!
Тьелперинкваро: А папа сказал, чтобы я ему помог!
Майтимо: Помог мне мешать?
Тэлуфинвэ: А мы тоже поможем!
Макалаурэ: Вам сказали – идти спать, значит идите спать! А я пока новую песню напишу. Про то, как мы плывем.
Майтимо: Ты вперед смотри, а то придется писать песню про то, как мы потонем.
Макалаурэ: Нолдор не тонут!
Майтимо: Почему это не тонут?
Макалаурэ: Потому что Оссэ нас терпеть не может! Если мы утонем, он нас обратно на берег вынесет и скажет, что так и было!
Куруфинвэ: Майтимо!
Майтимо: Ну?
Куруфинвэ: Не нукай мне! Мы с Турко решили этот пароход сжечь.
Майтимо: А меня вы решили не спрашивать?
Куруфинвэ: Почему? Я тебя спрашиваю!
Майтимо: Так я возражаю категорически!
Куруфинвэ: Возражай сколько хочешь! Если бы ты не был так занят, ты бы заметил, что мы уже в Лосгаре.
Майтимо: Как в Лосгаре?
Куруфинвэ: И уже горим, так что я попрошу быстрее покинуть судно.
Майтимо: Но там же Амбаруссар спать пошли! Они же сейчас сгорят!
Питьофинвэ (вылезая из объятого пламенем трюма): Да бросьте вы! Вот я однажды с папой ругался – вот это да, вот это жарко было! А тут – так, пустяки!
безумный флэшбэк-альтернативГде-то на краю фиолетово-синего мира, цвета вянущих анютиных глазок неба, там, где море покидает очерченные горизонтом рубежи, разгорается ежевечернее пожарище, краска которого разливается по воде и вспенивается у моих ног, магически действуя на истерзанные нервы; когда песок на берегу моего острова становится глинистым и холодным - на единственной скале моего ужасного убежища появляется, выходя их небытия, мерцая и хмурясь тенями в нишах, маленький белокаменный храм. В этот вечерний, похожий на предсмертный, час над моим островом летит звон его колоколов. Он начинается вечным жалобным "си" маленького колокола, тревожно прокладывающим тропинку в воздухе мимо моих ушей, постепенно превращаясь в мягко и слегка небрежно струящийся поток равнинной реки, заливающей волнистую низменность дельты своими водами во время дождей. Такой дождь идет здесь каждый вечер, и поток музыки разливается вокруг, по одному из полу высохших русел входя в мой слух и заставляя меня вспоминать крик летящих чаек, шепот трав, небо, забитое тучами куда-то летящих и галдящих ворон, огромный ночной город с крыши высокого замка - россыпи бриллиантовых и рубиновых украшений в пепельно-черном бархате ночи. Не дай бог тебе, мой тихий мальчик, услышать где-нибудь звон этих колоколов - это стон иссохшей души, стон единственной скалы одинокого острова, насмешка вечного бега драгоценных волн в немеющих берегах моря - надо мной. Плач колокольни и золотых дверей в стенах храма. Это более древняя, чем память рода человеческого магия... Но не бойся мальчик. Ты никогда в жизни не услышишь этого страшного звука, потому что колоколов в храме одинокого острова нет на самом деле - я выдумал их вместе с островом и морем, и небом цвета вянущих анютиных глазок, и тем, кто мучается на берегу, глядя, как волны облизывают его белые стопы и превращают в ничто следы его пальцев. Я это придумал, чтобы стать ближе к тебе, обмануть, чтобы дать тебе возможность немного посмеяться надо мной. Ведь убивать то, что внушает тебе страх нелепо. А смешное, как известно уже не может быть страшным. Я, знаешь ли, умелый лицедей. Я так и буду про себя называть свой остров - Одинокий, чтобы было проще, а человека на острове назову... Впрочем, не буду торопиться, ведь, пожалуй, я пока и сам не знаю имени того, кто находится на Одиноком острове, если он, конечно, уже существует. Я устал сначала сотню часов обдумывать и раскладывать по полочкам и шкафчикам сюжет будущего, а потом в одну минуту понимать, что оно не стоит и тухлого яйца. Это будущее - исповедь, поэтому оно не требует разработки сюжета. Отпущение грехов в самом себе. Для тебя слишком сложно то, что я есть? Жаль ... Назовем это несовершенством. Я не помню точно, когда это возникло, кажется, когда мне было лет пятнадцать. Зверь взглянул в мои глаза и его взгляд принес с собой истину. Я понял, что этот мир, по каким то своим тайным причинам ненавидит меня, и решил его наказать. Сначала я испугался этих чувств, поселившихся по соседству во мне, а потом понял, что мы - одно целое - та неразделимая субстанция магии, которая бьется в членах каждого чистокровного ребенка с рождения и в один ужасный долгий день его жизни поднимается вверх и травит маленькое сердце, приказывая ему любить и ненавидеть. Кто-то выбирает для этих чувств людей, я избрал вселенную. И тут же заканчивается детство, невинность, искренность и начинается взросление. И это, бывшее маленьким и чистым, существо - уже не ребенок, а взрослый человек. Вся трагичность этого превращения состоит в том, что я – автор этого мира, который может все: убить своего героя или одарить его долгой счастливой жизнью, заставить его шататься по осенним паркам или купаться ночью в мерцающем море, который, наконец, может просто вышвырнуть героя Одинокого остова, «Я» – целого мира, могу лишь слегка сместить акцент противопоставления: "и это, бывшее маленьким и чистым, существо - уже не человек, а пахнущий заброшенными чердаками и старыми архивами, и зельями - мертвец". Ты спросил, зачем я говорю об этом тебе: о человеке на острове и о его довольно странных детских воспоминаниях. Я отвечу. Автор мира говорит о том, о чем он хотел бы просто вспомнить, каждая ненастоящая реальность - это не плод моей фантазии, а плод изучения мною моей фантазии. Я выдумал остров, теперь мне стало интересно, зачем я это сделал и что такое этот мой остров. А насчет главного - как ты бы сказал, морального извращения, которым страдает мой человек на острове - так это-то мне и интересно, ведь ты мой потенциальный убийца, может статься, тоже не без какого-нибудь своего греха?! Каждый день, просыпаясь утром с головной болью, я начинаю бродить по своему острову в бессмысленном поиске изменений. Все так же бьет ключ из-под корней маленького леса, все так же я становлюсь на колени и без желания пью из него, забираюсь на единственную скалу, на которой вечером стоял храм, и смотрю на восход, заполняющий солнцем промежутки в пространстве. Все те же тишина и пустота, как будто колесо мира перестало вертеться и остановилось, зажатое в чьих-то пальцах, а все вокруг от горизонта до горизонта: и ветер, и волны, и травы, и ветви деревьев - в недоумении продолжают шевелиться, не зная, застыть ли им вместе с колесом или ждать своего часа для смерти. Итак, я бросил вызов самой природе вещей, я возненавидел двойственность, бытия, думая, что хоть этим своим неповиновением досажу окружающему меня миру, я обрел учителя, сама кровь которого была залогом непостоянства. О! Как сладко я был напуган сутью своего безумия. Я был мальчишкой он пугал меня, и мои страхи были нужны мне, конечно, не для славы и копились не ради искусства, а чтобы понять их суть и пестовать их в других. Тогда я и не помышлял о том, что это может быть искусством. К тому же искусством это и не было. Страхи и появившаяся позже отчаянная жажда их преодолеть, были лишь продолжением тех коллажей, которые некогда составляли потайную часть моего отравленного детства, все они были полны затаенной ярости. В своих кошмарах я был главным, я снова мог управлять, мог подчинять и решать их судьбу. Я был автором мира. Иногда, уже в зрелом возрасте, рассматривая свои детские фотографии, я начинал путать: то ли это моя болезнь заставила меня вспоминать мое детство, то ли невыносимая тоска по пронесшемуся небрежным уличным вихрем, что являются на свет перед дождем, отравленному детству, - пытаясь уберечь меня от взрыва, - переродилась в то, что я называю болезнью... Потом я перестал бороться со страхом, поняв, что и это может вызвать подозрение, я даже сумел обзавестись, флегматичной натурой, с которой было спокойно и обыденно, и стал совершеннейшим, нормальным, взрослым человеком, примерил новую способную скрыть суть личину. Я давно уже не был маленьким и чистым существом, наполнившись вязким мусором. Моя беспокойная жажда, уже натренированная созданием интерьеров, случайностей, поз и характеров, извлекала из окружающей среды то, из чего всходят новые луга миров, цветные поля вселенных и бесконечные долины чужих жизней. Я уже просто не мог жить без моего авторства миров, как я стал это называть, и чувствовал себя плохо, когда не творил. И было здесь не только то, что практически ничего больше я делать не умел, наоборот мне давалось слишком многое... Люди стали считать меня гением в том в чем, по сути, я был лишь мастером техники - как-то так случилось, что у меня был гораздо более важный, скрытый талант абсурдиста, да еще какой. У меня испрашивали советов, но не о том, просили стать во главе общества Алхимиков, не зная, что моя жизнь не измеряется количеством покаранных тайн зельеварения. Но был и тайный круг почитателей моего умения творить миры. В кругах любителей этого моего творчества считалось, что мои творения нужно осязать по три раза, чтобы понять, а если взглянуть на них пять раз, то даже с волшебником начнут происходить странные, необъясняемые самой магией вещи. Бред, конечно. Абсурд. Но что поделаешь, я стал королем абсурда. Болезнь - а это, я думаю, можно назвать болезнью, - которая из меня - ребенка сделала меня – взрослого. Или другими словами: из меня - человека - совсем не меня, а кого-то чужого, кто, как зверь на добычу, набрасывался на любую возможность отравить и уничтожить то что не попадало в рамки моего мира, и мысли которого были полны извращенных поз и предметов пополам с кровавыми расправами. Овсянка пополам с малиновым вареньем - впечатляющее зрелище. Эта же болезнь сделала из меня творца, как она же затем меня - творца во мне и погубила. Что поделаешь, если искусство основано на извращении самого факта осознания? Извращение, впрочем, уже вряд ли можно назвать суть этим словом, - это уже нечто высшее, оно не камень, на котором ставят дома, а - песок со всеми вытекающими последствиями. Искусство творить, уподобляясь богу, состоит из зыбучего песка, как небо состоит из криков птиц и вздохов облаков, а дом - из кирпича и стекла. Но на искусстве творить построена наша цивилизация. Я всегда был небогат и одинок, я ненавидел шумные компании, не любил шуток и пьянства, которые любят самопровозглашенные творцы миров. Но я служил им набираясь навыков. Я был одинок, потому что все эти годы надо мной висело мое проклятие, превратившее меня в человека, страдающего комплексом сверх полноценности. Проходя мимо снующих в коридорах старшекурсников, я складывался в пружину нелепых эмоций, я не боялся своих миров. Иногда, наблюдая из окна игры этих почти взрослых мальчиков, я ловил себя на мысли, что потерял что-то важное, присутствие, которое когда-то казалось таким естественным, и теперь это торопило меня из прошлого, искушая своей невозмутимой наготой эмоций. Однажды, когда я шел по лесу, освещенному зеленым светом тополей еще одной весны, и грубый запах их коры и клея шевелил волоски в моих ноздрях, я увидел откуда-то из-за угла выскочившего парня. Он, прячась за деревья и хохоча, убегал от невидимого мне преследователя. Вид его загорелых рук и ног, и эта его веселость вдруг заставили напрячься все мои мышцы, и в моей голове появилось что-то сумасшедшее. Как этот парень может вот так смеяться и вот так бездумно - весело жить, когда позади него иду я - со всеми моими вымученными ужасами и страданиями, и с одной, робкой и нежной, как умирающая кошка, мечтой, для которой я творил миры всю жизнь, но которой никто во мне не заметил? Как он может жить собственной жизнью и распоряжаться ей, такой юной и слабой, без моего ведома и разрешения? Как? Почему я не могу прекратить это, не желая видеть его улыбки и всегда растрепанных волос. Из меня - засохшей, заваленной мусором норы, выглядывал зверь. Я тот, кто называл зверем Люпина, хохотал, мой зверь был страшнее, ему хотелось выползти из душной норы, развернуться и растоптать все под ногами, и выжечь округу огнем из опаленной пасти. На какую то долю секунды я понял что могу счесть достойной моей любви и ненависти не только вселенную. Мы убиваем то, что любим. Тогда почему я не мог убить то, что любил больше всего на свете, больше жизни и смерти, больше всей вселенной вокруг меня, больше моего искусства творить миры? То, чего я боялся больше, чем всей пустоты космоса? Боялся, потому что предчувствовал в этом возможность своего падения. Предчувствовал, что - смогу... Смогу уничтожить в себе зависть к тому, кого моя единственно – достойная какого бы то ни было чувства, ненавидимая возлюбленная вселенная осмелилась полюбить мне изменяя. Отнимая ту толику ее не безразличия, что могла принадлежать мне. Смогу уничтожить только, вмести с ним. С твоим предшественником, который уничтожил то ничтожество, учеником которого я был. Того - чьим приемником стал, следуя пути единожды избранному. Через несколько дней все уже было кончено, и он, маленький и озябший на ветру, с рассыпанными по траве волосами, лежал на развороченном берегу озера у моих ног и, не мигая, смотрел в тусклое небо, я как-то совершенно отчужденно и спокойно осознал, что я вытащил, выцарапал когтями своего зверя из этого юноши все живое - жизнь, душу - называй, как хочешь мой убийца. Когда ты придешь, а ты придешь однажды, только за тобой я признаю право определить степень моей виновности. Я вытащил из него любовь вселенной и стоял над ним, поражаясь его наготе и холодной незащищенности. А ветер играл соло, и оркестром ему были волны, прибрежные низкие скалы и мокрая шуршащая трава. И я не выдержал этой облаченной в дрожащую музыку мертвой красоты и снова присел над телом и перевернул его... Я одинок и вечен. Одинокими люди приходят на землю, одинокими умирают, уходя дальше, как рыбак - одиночка шагает по льду застывшего озера к тому невидимому месту, где, как он думает, должна водиться рыба. Приходят, чтобы страдать, и уходят, чтобы более никогда не вернуться. Везде одно лишь одиночество и пустота. На моем острове всего только что и убраны лишние детали, как на картине хорошего художника. А я считаю себя таковым, ибо он был лишним иррациональным звеном в мире, где есть я и в который однажды войдешь только ты. Каждый день, когда солнце перекатится за полдень, я сажусь в тени маленькой рощи на землю, рядом с ключом. Здесь всегда лежит перо и клочок пергамента. Что бы я ни делал с ними, как бы не рвал бумагу, куда бы не закидывал ненавистное перо, каждое утро, когда я с больной головой подхожу к ключу, они оказываются здесь. И когда я прихожу сюда после полудня, они лежат и ждут, когда я сяду и напишу. Я сажусь на землю, беру перо и пергамент. И пишу. Каждый день одно и то же: то, чем исписаны верхние строки. Таким образом, я пытаюсь убить проклятие. Это моя ежедневная молитва вселенной, которую, дописав, я несу на берег и закапываю глубоко в липкий песок, чтобы при желании на следующее утро ее там не найти. Но каждый вечер, когда на краю темно-синего, цвета анютиных глазок, неба разгорается ежевечернее пожарище, на скале моего ужасного убежища появляется, выходя из небытия, мерцая и хмурясь тенями, храм. И над островом летит тонкий, зовущий за собой в пустоту, звон колоколов с его колокольни. Я пишу все, я пишу честно. Честно, не для того чтобы хоть этим искупить свой грех и освободиться. Я пишу, чтобы ОНА поняла что проиграла. Во мне нет раскаянья. Ничто не в состоянии опровергнуть выбор однажды ею отвергнутого. Так что ей еще от меня нужно? Если я что-нибудь забыл, это моя вина, это вина того, кто дарует мне память и беспамятство, кто красит крылья бабочек в неземную расцветку, кто строит планеты и оживляет мерзнущих на оледенелом карнизе голубей. И что я могу поделать, если и это - тоже мое искусство?... Она может признать только равного. Она достойна ненависти равного, что ж я творец миров крикнул ей в лицо « Аз естьм!» Порою мне кажется, что все, что я пишу, я пишу только для тебя мой мальчик, хотя боюсь что в маленькой бесконечной истории про мой остров ты увидишь только то что тебя научат видеть, что лежит наверху - извращенную логику моего героя, и ты не дочитав, бросишь свиток. Или еще хуже - будешь читать в надежде меня понять и осмыслить. Хотя не стану отнимать у тебя право попробовать, я жду тебя где-то в облаках над серыми скалами в брызгах бесконечного прибоя. И снова сажусь за работу и снова пишу тебе одно и тоже письмо. А потом аккуратно складываю переписанные начисто пергаменты в конверт и иду к морю, чтобы зарыть письмо в песке моего острова, чтобы соленая вода бегом вечных своих волн медленно и верно подбиралась к мелко исписанным листам моей ежедневной исповеди. Ведь это единственное, что я могу предложить вечности в обмен, на раскаянье которого ОНА и за нее не дождется. Я не люблю когда меня называют Темным Повелителем или Повелителем Судеб, когда ты придешь, а ты придешь однажды, потому что вселенная не может не любить и даже ее холодной и сияющей как звездная пыль страсти хватит еще на одного юного безумца, можешь называть меня Северус.
Я категорически не понимаю, что происходит. Но похоже мне иногда надо говорить от противного - потому что задумывая одно делать совершенно другое... это по меньшей мере странно. Да, я действительно хотел сегодня посидеть-подумать-поассоциировать- поощущать, благо а той точке пространства-времени, где я нахожусь сейчас это вполне правильно, я даже хотел оформить в связный текст те чердачные мыслеобразы... А вместо этого я наткнулся на очень старый диск с подборкой очень старых текстов, около меня третья по счету чашка зеленого чая с корицей и имбирем и мне крайне странно. Я все еще пахну апельсиновыми корками и дегтярным мылом, но сейчас к этому запаху примешивается терпкая горечь морской воды и горькая сладость белых лилий с легким привкусом сигарет - подарок отца Наверное я сейчас буду флудить текстами. ГП-шными текстами, так уж получилось.
Жуткое...в этот момент я почувствовал, как запульсировал знак Света у меня на руке. Ещё с тех времён, когда существовал Орден, это значило только одно – Он хочет видеть меня. Все документы в сторону; я выскочил из кабинета и, не обращая внимания на товарищей, бросился к выходу. На ходу снял с себя венок и бросил его в урну у двери. Уже не мальчик, но доберусь за минуту, раз меня ждёт Первый Маг. Стоя перед Его кабинетом, я готовился к аудиенции. Два бравых парня, Стражи Закона, даже не шелохнулись. Скоро и мой сынишка будет стоять тут же, если заслужит такую честь. Наденет эту же серую мантию с серебряным фениксом на левом рукаве и застынет на посту, охраняя Освободителя. Но сейчас, стоит мне вызвать хотя бы малейшее подозрение, так даже мокрого места не останется. Не побеспокоятся, что видели меня перед этой дверью почти ежедневно последние пять лет. Я взялся за ручку двери и задержал дыхание. В такие моменты все всегда проникаются торжественным духом, как же иначе? Через минуту я увижу Его самого! Правильно, всё-таки, он сделал, что не пошёл на поводу у общественности и не принял титул Величайшего Мага Всех Времён, победителя Волдеморта и прочее, и прочее. А по-простому - это настоящий символ единения с народом, должность, указывающая на истинные способности хозяина этого кабинета. Я тихо ударил ручкой по металлической пластине и сделал шаг назад. В тот же момент дверь отворилась, и из приёмной выглянула голова личного домового эльфа Главы министерства - Добби. Он оглядел меня с ног до головы и подозрительно скосился на Стражей. Но так как они не проявляли обеспокоенности, то и Добби будет спокоен. - Подождите секунду. Да прибудет свет... - сказал он и скользнул обратно. Через неприкрытую дверь я услышал, как Добби докладывал о моём прибытии. - Заместитель Старшего Брата Департамента Справедливости просит аудиенции у Светлого Лорда Гарри Поттера! Вот ведь наглец - всего лишь заместитель! Но и смелости у Добби не занимать - назвать Его по имени! Каждый раз, как я слышу это обращение эльфа к Освободителю, так не могу сдержать возмущения. Нельзя так называть Того-Чьё-Имя-Недостоин-Произносить ни один человек! - Я с радостью приму моего друга, - ответил знакомый голос. - Входите, сэр, - хмуро бросил Добби, открывая передо мною дверь. - Не обращайте внимания на других посетителей. Ещё кто-то есть? Ну, ладно, меня это не волнует. У меня одно дело, у них - другое. Может, ещё до кого-нибудь сошла Его благодать? Я осторожно вошёл в Его кабинет, предусмотрительно расположенный в самом центре министерства, через приёмную Добби. Долго до него добираться любым бунтовщикам, даже если они и проникнут через шахту лифта. Встал посреди комнаты и в полном восторге посмотрел на Него. Первый Маг сидел в своём кресле, суровый и справедливый, в напряжённой позе, положив правую руку на подлокотник, а в левой держал какие-то, должно быть самые важные, бумаги. Глаза Он чуть прищурил, я давно узнал, что это признак раздражения. Нехорошо! Кто же Вас рассердил, кто посмел? Узнаваемый шрам, не скрываемый короткой причёской, бросается в глаза, но я привык не обращать на него внимания. Он открыл рот, и я замер, готовясь внимать каждому Его слову. Великий и недостижимый, я весь во внимании! Наверное, он всё может! Может перевернуть этот мир и сделать нас счастливыми, как когда-то уже произошло. Старые времена не вернутся. - Здравствуйте, Старший Брат. Старший Брат! Свершилось! Словно невидимая пружина распрямилась внутри меня, и сердце готово выскочить из груди. Вот Он, сидит передо мной, управляет судьбами тысяч волшебников. А ведь это не магазинчик, не закусочная - это само министерство! А Он словно не чувствует тяжести ответственности за судьбы людей, продолжает свою работу - достойно и справедливо. - Доброе утро, Первый Маг. Я... я ожидал этого, - нельзя Ему соврать, даже в шутку. - Примите этот значок. Я уже распорядился, чтобы "Оракул Правды" напечатал статью о вашем повышении. Мы все надеемся на вас, Старший Брат! Я не знал, как благодарить Его. Упасть на колени? Но это не по этикету. Если попытаться поцеловать его руку, то Добби может поднять тревогу, подозревая нападение. Вот он стоит в двух шагах от меня, подозрительность - его вторая натура. Впрочем, ждал эльф только знака хозяина кабинета. Добби подбежал к столу и взял маленький золотой значок, символ власти Департамента. Я лихорадочно пытался отвинтить старый, и как назло дрожащие пальцы не слушались меня. С корнем вырвав старый, принял из рук эльфа блестящий золотом кружок. Сейчас, сейчас! Вот и всё готово. Я наконец-то прикрепил его к мантии, надо будет сказать Ди, чтоб зашила старую дырку. - А теперь, Старший Брат, мы закончим дело, которое я вёл вместе с Натом ещё вчера. Это уму непостижимо: кажется, я только-только принял новый пост, а мне уже доверяют важнейшие дела министерства. Как Он разглядел во мне достойного продолжателя, как приноровился к новому человеку и делает то, что нужно? А ведь не только со мной может вести себя как с равным, любой, даже самый бестолковый сквиб может признать в нём своего Освободителя, днём и ночью стоящего на страже нашей безопасности. - Я весь во внимании, Первый Маг! - Посмотрите на этих преступников, - я скосил взгляд направо и впервые увидел Его врагов. Вот чем Он недоволен! - Это Уизли, Рональд и Гермиона, - продолжил Он. Уизли, Уизли? А-а-а, кажется, чета вестхемских каннибалов, об этом много писал "Оракул Правды" год назад. Вроде бы они убили и съели сотню магглов, хотя это тёмная история. Я могу разорвать их на части, как же их доставили живыми? Сплоховали Стражи, убийц нельзя сажать в тюрьмы, их надо на месте… А ещё один Уизли когда-то работал в министерстве, пока магическая тройка не осудила его за растрату казённого имущества и не отправила на пожизненное заключение в Азкабан-3. Он вроде снюхался с гоблинами Гринготтса, ещё до того, как национализировали Банк Чародеев. В тот год многих посадили из-за финансовых махинаций, странное время. Почему они тогда не в Азкабане? Может, они раскаялись и готовы искупить свою вину, верно служа Первому Магу и министерству? - Вы что-нибудь знаете о них? – обратился ко мне Первый Маг. - Нет, мистер Лессингер не посвящал меня в эти дела. Он вёл их лично. - Вам следует в кратчайшие сроки ознакомиться со всем. А пока… Пока я пригласил Вас, чтобы исполнить мой приговор. Я стою перед Тобой и готов исполнить Твою волю. Вот он я – только прикажи, и брошусь на врагов, посмевших бросить Тебе вызов. Что мне сделать этим отвратительным людям, застывшим сейчас под действием обездвиживающих чар? Мужчина с седыми волосами смотрел в пол, а женщина, презрительно скривив губы, на Него. Как она смеет смотреть так на самого Освободителя?! Да только за этот взгляд я могу разорвать её на части. А Он… Он даже с убийцами ведёт себя как справедливый судья – нет ни одного предвзятого слова! - Судьба покарала их, лишив детей, - сказал Первый Маг. - А теперь их покарает закон. Я не спроста лично занимаюсь их делом. Но это лишнее, не стоит ещё раз вспоминать прошлое. Итак, Старший Брат, вы готовы? - Исполню Вашу волю, Первый Маг! - Именем Света, что Я изливаю на народ Англии, и именем Закона, что Я принёс народу Англии, приговариваю этих людей к смерти. Да свершится моя воля. Приступайте, Гай. Я медленно достал свою волшебную палочку и сделал широкий взмах. Мой рот открылся, и раздались всем знакомые слова заклинания. Заклинания, которое дети узнают первым, переступив порог Хогвартса: «АВАДА…».
Ветер, бьющий в лицо - Это мы. Росчерк крыла в небе - Это мы. Звон струны и клинка - Это мы. Сотни огней - горящих, гаснущих, погасших - Это тоже мы...
Что же остается мне, Не взлетевшему, Не допевшему, Не поймавшему ветер, Не удержавшему огня в ладони?
В обществе отдельно взятых прекрасных дам я чувствую себя неблаговоспитанным подростком. Жуткое ощущение, на самом деле. Потому что, когда чувствуешь такую свою лажу, непроизвольно хочется дерзить и огрызаться. Защитные рефлексы, однако.(
Гранат (Punica) - род вечнозеленых деревьев или листопадных кустарников семейства Гранатовые, растущих в субтропических странах. Высота гранатовых деревьев составляет 5-10 метров, урожайность - 50-60 кг. Гранаты считаются целебными - в плодах содержится много сахаров, лимонная кислота, витамин С, таннин. Теплолюбивые и неморозостойкие деревца граната красивы в саду с весны и до самой зимы; вплоть до января на их ветвях держатся яркие круглые плоды-фонарики. Благодаря зелёным блестящим листьям и красивым цветкам на сильно ветвящихся побегах гранат с древних времён используется в декоративном садоводстве; он украшал знаменитые сады Семирамиды в Вавилоне. В древности гранат называли "карфагенское яблоко". Гранат начинает цвести летом, поэтому его алые цветки на Востоке символизируют наступление жаркого летнего сезона.
Существует много садовых форм граната (P. granatum) с простыми или махровыми цветками. В пору цветения садовые гранаты, ветки которых усыпаны цветками различных окрасок (розовыми, огненно-красными, белыми, кремовыми, светло-желтыми) великолепно смотрятся в одиночных и групповых посадках, в живых изгородях и используются для срезки. Очень декоративны гранаты и в пору плодоношения, украшенные гранатинами с кожистым жёлтым, красным или фиолетовым околоплодником. Большинство декоративных махровых гранатов не образуют плодов. Гранат хорошо переносит стрижку и ценится также за нетребовательность к почвам, устойчивость к ветру, выносливость в неблагоприятных условиях.
Карликовые формы садовых гранатов с мелкими овальными кожистыми листочками подходят для горшечной культуры. Декоративные гранаты формируют в виде штамбового деревца или куста с 3-5 стволиками; у этого древесного растения в молодом возрасте очень гибкие побеги, позволяющие создать любую форму кроны и ствола, что идеально для бонсаи. Красиво сформированный гранат в подходящем контейнере - настоящее украшение зимнего сада.
В комнатных условиях чаще всего растёт и плодоносит карликовая форма граната обыкновенного с пунцовыми цветками, цветущая с молодого возраста. Довольно крупные воронкообразные цветки у граната верхушечные или пазушные, одиночные или собраны по несколько штук; они могут отличаться длиной пестика. Плоды образуются из завязей длинных пестиков, а цветки с короткими пестиками бесплодны. Размер выращенных в комнатных условиях плодов в несколько раз меньше по сравнению с садовыми гранатами; у штамбовых гранатов величина и количество плодов больше, чем у кустовых. Избыточный полив деревца в период созревания плодов может привести к их растрескиванию.
Гранат светолюбив, он хорошо растёт на южном, юго-западном и западном окне. При хорошем освещении, обильном поливе и удобрении в период активной вегетации гранат цветёт всё лето. С весны и до осени гранат можно выставлять на свежий воздух, притеняя в полуденные часы от горячего солнца. С августа полив граната уменьшают и подкормки прекращают, чтобы вызрели побеги. Перед периодом покоя, длящимся 3-4 месяца, листья граната опадают. Зимой деревце граната содержат при пониженной температуре (например, в непромерзающем подвале) и редком поливе.
Весной у граната удаляют сухие ветви, а молодые побеги подстригают (оставляя 2-3 пары листьев) для стимуляции ветвления при формировании кроны. Чтобы гранат цвёл, молодые побеги обрезают не весной, а после цветения. В течение лета систематически удаляют лишние порослевые побеги, часто появляющиеся у основания и в нижней части стволиков. По мере старения (раз в 5 лет) гранат омолаживают, периодически удаляя один из старых стволов и оставляя взамен сильный молодой побег.
Деревце граната лучше растёт в небольшом контейнере, наполненном питательным субстратом (дерновая, перегнойная, листовая земля, песок (1:0,5:1:1)). Пересадка граната проводится весной с набуханием почек; молодые саженцы пересаживают ежегодно, взрослые растения - каждые 2-3 года, а старые - раз в 4-5 лет.
Размножают гранат черенками, отводками, корневыми отпрысками, семенами и прививкой. Черенки нарезают с вызревших побегов деревца в феврале-марте, а летом - с полуодревесневших побегов (укореняются медленнее, чем весной). Крупные, хорошо развитые экземпляры граната, выращенные из черенков, могут зацвести уже на 2-3 год после посадки. При размножении корневыми отпрысками гранат тоже быстро начинает плодоносить, но даёт большое количество корневой поросли.
При семенном размножении высев производится весной или осенью. Извлечённые из плода граната зёрна с семенами и мякотью кладут в воду на несколько дней, затем очищают от мякоти и высевают. При размножении семенами вырастают крепкие сеянцы, которым не передаются сортовые качества материнского растения. Первые 2-3 года сеянцы граната растут без формирования. На деревце появляются первые плоды через 4-5 лет, а вступает в стабильное плодоношение оно через 7-8 лет. На сеянцы можно привить желаемый сорт граната. Прививку проводят черенками (в расщеп и под кору после периода покоя в марте-апреле), или спящим глазком (окулировкой в августе); до надёжного срастания место прививки нужно оберегать от горячих солнечных лучей.
Побеги и листья граната нужно регулярно осматривать - на них могут появиться тля, белокрылка, мучнистая роса.
Рецепт хорошего утра восхитительно прост. Но я вам его не скажу.)) До выхода в универ осталось 15 минут, чашка овсянки, кусок вкусного белого хлеба и дозалить тексты на телефон. Восхитительно.
Хороший день как праздник собственной алогичности. Да, запланировать с утра одно и получить итогом совершенно другое - это восхитительно. Сонное и ленивое утро, творческий припадок, разговоры и ощущение присутствия не-здесь. Считай, что я прописался в твоей комнате насовсем.) Краски и кисточка, мыловарение и горячий шоколад в четыре руки, а еще меня ждет золото-на-черном и черное-с-серебром. Да, такая любовь мироздания ко мне не может не закончиться - но пока пользуюсь.
- Не сумеешь, - ровно сказал Мелькор. - Никто не сумеет. Я справлюсь сам. - Я осмотрю раны, перевяжу... Я ведь умею... - Нет. Гортхауэр склонил голову: - Учитель, я понимаю... Но я не могу так... Позволь, я останусь. - Уходи. Уходи, я прошу тебя. Пожалуйста, уходи, Ученик. Можно было не подчиниться приказу. Можно было остаться, если бы гнал прочь. Но не послушаться этого печального и твердого голоса было немыслимо; была сила, заставлявшая исполнить просьбу. (с) Крылья Черного Ветра.
Ворон, широко распространён в мифологических представлениях, обладает значительным кругом функций, связывается с разными элементами мироздания (подземным миром, землей, водой, небом, солнцем), что свидетельствует о глубокой мифологической семантике этого персонажа. Она обусловливается некоторыми универсальными свойствами Ворона как птицы, в частности резким криком и черным цветом. Само слово «ворон» в большинстве языков этимологизируется как указание либо на крик Ворона (иногда звукоподражательно — в романо-германских, кельтскях. палеосибирских, венгерском, ацтекском наименованиях), либо на его окраску (в т. ч. в балто-славянских, арабском, китайском языках). Чёрный цвет Ворона часто воспринимается как приобретённый от соприкосновения с огнём или дымом, в силу наказания бога и т. п.
Предание о падале, по гипотезе К. Леви-Строса, способствует тому, что Вороне функционирует в мифах как культурный герой: падаль — уже не животная, но и не растительная пища, поэтому Ворон олицетворяет некий компромисс между хищными и травоядными, противопоставление которых друг другу оказывается в конечном итоге смягчением фундаментальной антиномии жизни и смерти. Поэтому Ворон воспринимается как медиатор между жизнью и смертью.
Как трупная птица чёрного цвета с зловещим криком Ворона хтоничен, демоничен, связан с царством мёртвых и со смертью, с кровавой битвой (особое развитие получает мотив выклёвывания Вороном глаз у жертвы), выступает вестником зла. Поскольку Ворон в поисках пищи копается в земле, он связывается и с нею; как всякая птица, Ворон ассоциируется с небом. Связь Ворона с этими тремя сферами определяет то, что он (это особенно видно в палео-азиатской мифологии и индейцев Северной Америки мифологии} наделяется шаманским могуществом и, в частности, выполняет посреднические функции между мирами — небом, землёй, загробным (подземным или заморским) царством, являясь, таким образом, медиатором между верхом и низом.
Ворон воспринимается как медиатор (главным образом в северных мифологиях) между летом и зимой (он неперелётная птица), сухим и влажным, солёной и несолёной влагой (связь Ворона или созвездия Ворона с сухим сезоном почти универсальна, сухостью в некоторых мифологиях мотивируется «голос» Ворона; как посредник между водой и сушей он участвует в мифах о потопе; создавая «сушу», Ворон достаёт горсть земли со дна моря; он добывает воду и делает реки, причём пресную речную воду он иногда берёт у хозяев солёного моря)..
Умение подражать человеческой речи, а возможно и долголетие, способствовали возникновению представлений о Вороне как о мудрой вещей птице (ср. его связь с загробным миром). Наряду с этим (особенно в северных мифологиях) Ворон воспринимается как посредник между мудростью и глупостью (он — «мудрый» шаман и плут-трикстер, попадающий впросак или совершающий « безумные » поступки). Ворон является медиатором между мужским и женским началом (ср. его попытки изменить пол, «выйти замуж», и т. п., сопоставимые с шаманством превращённого пола). Выступающий в мифах как существо двойной антропозооморфной природы, Ворон выполняет медиативную функцию между человеческим и животным. Участие Ворона в основных мифологических оппозициях способствует его роли как «серьёзного» культурного героя и одновременно шутника-трикстера. Как культурный герой Ворон осуществляет медиацию в оппозиции природы и культуры.
Ворон — центральный персонаж в мифах некоторых народов Северной Азии и Северной Америки, прежде всего у палеоазиатов чукотско-камчатской группы (чукчи, коряки, ительмены) в Азии; у северо-западных индейцев (главным образом тлинкиты, но также хайда, цимшиан, квакиютль), северных атапасков и отчасти эскимосов (повидимому, в результате заимствования) в Америке. В этих мифологиях Ворон выступает как первопредок — демиург — культурный герой, могучий шаман, трикстер (ительменок. Кутх, корякск. Куйкынняку, чукот. Куркыль, тлинкитск. Иелъ). Он фигурирует в двух ипостасях — антропоморфной и зооморфной, и типологически близок тотемическим первопредкам двойной антропозооморфной природы в мифологиях других американских индейцев и австралийцев. Его деятельность в мифах отнесена ко времени мифического первотворения что, в частности, делает возможным сочетание функций «серьёзного» культурного героя и плута-трикстера в одном персонаже.
В мифах о творческих и культурных деяниях Ворона мотивы у палеоазиатов (как культурный герой Ворон выступает прежде всего у чукчей) и в Северной Америке в основном совпадают. Ворон создаёт свет и небесные светила, сушу и рельеф местности, людей и зверей; он добыл пресную воду у хозяев моря, раскрасил всех птиц (а сам превратился из белого в чёрного), положил начало рыболовству. Эти мотивы можно считать древнейшими, созданными в период генетического единства или длительных контактов предков палео-азиатов и индейцев Северной Америки. Однако последним не известен палеоазиатский миф о Вороне, который вместе с другой птицей (зимушкой или куропаткой) пробил клювом небесную твердь, добыв таким образом свет (но в обеих мифологиях есть мифы о похищении небесных светил в виде мячей у их злого хозяина ради создания света); а палеоазиатам не знакомы североамериканские рассказы о том, как Ворон добился от хозяйки прилива регулярной смены прилива и отлива и о том, как он добыл огонь (у чукчей Ворон создаёт сакральный инструмент для добывания огня). Существование этих различных, но типологически близких мотивов, возникших самостоятельно в каждом из регионов, подчёркивает общность мифологической семантики Ворона.
Прежде всего как первопредок и могучий шаман Ворон выступает в фольклоре коряков и ительменов. Он патриарх «вороньего» семейства, от которого произошли люди; у него большая семья, и он защищает своих детей от злых духов, помогает в устройстве их браков; а сами брачные приключения его детей суть символическое выражение возникновения и правил организации и функционирования социума (установление дуальной экзогамии через отказ от кровосмешения, установление «брачных связей» с существами, персонифицирующими природные силы, от которых зависит хозяйственное благополучие социума).
Вокруг Ворона и его семьи объединён почти весь повествовательный фольклор коряков и ительменов. Такая «семейная» циклизация отличает палеоазиатский фольклор от фольклора северо-западных индейцев, циклизованного «биографически» — в нём преобладают мифы о «героическом» детстве Ворона и о его странствиях: в Северной Америке Ворон — прежде всего культурный герой, а не «патриарх», хотя и здесь имеются представления о нём как о первопредке. Так, он часто выступает как тотем или родовой эпоним, считается родовым или фратриальным предком. С оппозицией фратрий, очевидно, связано его противопоставление другой птице (лебедю, гагаре, орлу; ср. ниже об иудаистском противопоставлении Ворона голубю; один из представителей семейства «вороньих» выступает в оппозиции к орлу в Северной Австралии, он также является и трикстером) или зверю (обычно волку). В частности, у северо-западных индейцев и у некоторых групп атапасков племя делится на фратрию Ворона и фратрию волка или орла. В отличие от мифов творения, рассказы о проделках Ворона-трикстера не совпадают по мотивам в палеоазиатском и североамериканском фольклоре, но типологически идентичны. Исключение составляют повествования о мнимой смерти Ворона и о его попытках переменить пол, представляющие пародию на некоторые стороны шаманизма (аналогичные истории рассказывают и о других трикстерах). Таким образом, «трикстерский цикл» о Вороне возник, повидимому, позже, чем мифы творения.
В палеоазиатском фольклоре Ворон-трикстер и прожорлив, и похотлив, но его основной целью является утоление голода. В Северной Америке похотливость приписывается другому трикстеру — Норке, а для Ворона характерна только прожорливость. Разница проявляется также в том, что у палеоазиатов Ворон-трикстер действует на фоне общего голода, постигшего всю его семью; в Северной Америке состояние голода — специфическая черта самого Ворона, возникшая, по мифу, после того, как он съел коросту с кости.
Ворон-трикстер готов на любой коварный обман, часто торжествует, но бывает и одурачен. Если он выступает как представитель семьи (что прежде всего характерно для палео-азиатской мифологии), его трюки удаются, когда они направлены против «чужих», и проваливаются, когда Ворон действует в ущерб «своим», нарушает физические или социальные нормы (покушается на коллективные запасы пищи, меняет пол, пренебрегает половозрастными принципами разделения труда, изменяет жене). Трюки Ворона противостоят нормальной социальной деятельности его детей, «дополнительны» ей, воспринимаются как па-разитарная форма поведения и являются шутовским дублированием, пародийным снижением его собственных деяний как культурного героя и могучего шамана. Там, где Ворон действует вне семейного фона, что характерно и для палеоазиатского и для северо-американского фольклора, его трюки имеют переменный успех. В этом случае он часто пытается удовлетворить свои нужды за счёт других подобных антропозооморфных существ; у палеоазиатов это лиса, волк и др., в Северной Америке — баклан, медведь-гризли, орёл, также волк.
Аналогичная семантика образа , выявляется и в мифологических представлениях других народов Севера:» Азии и Северной Америки. В якуте ЕЖ мифологии Ворон — атрибут Улу Тойоаш», мифического главы чёрных шаманов и имеет демонический характер в эвенкийских мифах Ворон иногда выступает в роли неудачного, непослушного помощника бога-творца. На Севера Америке у индейцев других племе сказания о Вороне встречаются только спорадически, но там известен миф о потопе с участием Ворона (у северно-западных индейцев Ворон. иногда также связывается с потопом): он ПОСЛАН искать сушу, не возвращается, и называется чёрным цветом. Шведская фольклористка А. Б. Рут, СОЦИАЛЬНО изучавшая мотив всемирно— потопа, считает, что эти сюжета. возникли в результате контаминашо индейских мифов о демиурге-ныряет щука, вылавливающем землю, рассказами библейского происхожу ния о всемирном потопе, занесённым миссионерами.
Уже древнейшее сюжетное упоминание о Вороне в вавилонском эпосе Гильгамеше связывает его с мифе» о всемирном потопе: Утнапиштт посылает из ладьи (на которой спасается от потопа) последователь в ласточку, голубя и Ворона, чтобы узнать обнажилась ли суша. Первые две птицы возвращаются, не найдя сухого места, а Ворон не возвращается — свидетельство того, что он обнаружил сушу. В библейском описании потопа (восходящем к вавилонскому Ворону не вернулся, а посланный за тем голубь прилетел с листом оливы, то есть в полном отличии от вавилонской версии Ворон выступает как дурной вестник, а голубь как хороший. Эта же трактовка становится ярче в поздний еврейской (постбиблейской) и мусульманской традициях (Ной проклинает Ворона, делает его чёрным, благословляет голубя). В средневековой христианской традиции Ворон становится олицетворением сил ада и ДЬЯВОЛА а голубь — рая, святого духа, христианской веры (крещения). Так же интерпретация опирается, повидимому, как на еврейскую традицию д отражает иудаистское деление животных на чистых (голубь) и нечистых (ворон), так и на дохристиански-мифологические представления народов Европы, в которых Ворон имеет отчётливую хтоническую характеристику и фигурирует как птица, приносящая несчастье. Появление Ворона на левой стороне дома было дурной приметой, во время сева его появление предвещало неурожай, встреча двух воронов в воздухе — войну В древнеирландской, и особенно древнескандинавской, литературах (восходящих к фольклору и отражающих дохристианскую мифологию) Ворон иногда обладает железными когтями и клювом, есть и образ одноглазого Ворона, что характерно для хтонических существ. Ворон фигурирует в описаниях битв, предвещает гибель героев. Скандинавского верховного бога Одина связанного с царством мёртвых и войнами, сопровождают две мудрые вещие птицы — вороны Хугин и Мунин Ворон, повидимому, связан и кельтским богом Лугом. В античной мифологии Ворон (или ворона) сопровождает богов и героев, связанных с небом и солнцем, с культом земледелия, с войной и подземным царством: Кроноса (и римского Сатурна), Аполлона, Афину (шлем Афины имеет вид ворона), Асклепия. Имеется много упоминаний о мудрости Ворона. Согласно Овидию , Аполлон узнаёт от Ворона об измене любимой им нимфы и в горе делает его чёрным. По преданию Ворон предсказывает смерть Цицерона и др. Вместе с тем отчетливой хтонической характеристики античный Ворон не имеет.
Поверья о том, что Ворон. приносит несчастье, зафиксированы в Северной Африке. Передней, Южной и Восточной Азии. В Древнем Китае ворон был солярным символом; лишние солнца, убитые стрелком И, мыслились как Ворон. Демоническим персонажем Ворон, является в русских сказках Ворон Воронович).
Ворон - наиболее крупный представитель семейства врановых и отряда воробьиных (масса тела до 1,5 кг). Несведущие люди часто путают ворона с вороной и грачом. Более того, многие полагают, что ворон и ворона - это самка и самец одного вида. Но надо отметить, что такая путаница происходит только в русском языке из-за практически одинакового названия двух разных видов. В других языках эти птицы имеют четко различающиеся названия - например, в английском ворон - raven, ворона - crow. От серой вороны ворон отличается значительно более крупными размерами, чисто черной окраской, более массивным клювом и клиновидным хвостом. Грач четко отличается от ворона и других врановых наличием участка неоперенной кожи вокруг клюва.
В отличие от других врановых ворон - очень осторожная и недоверчивая птица и никогда не подпускает близко к себе человека. В городе его встретить практически невозможно. Если же ворон и селится в городе, то в отдаленных и труднодоступных местах - например, на высоких заброшенных зданиях.
Голос ворона звучит как низкое "крук" или короткое, отрывистое "кра". С этой красивой и действительно очень умной птицей связано, пожалуй, наибольшее количество мифов и легенд. Люди издавна приписывали воронам мистические свойства - с одной стороны, ворон - мудрец, носитель великого Знания, пророк, с другой - зловещий вестник смерти. В действительности, конечно, ни то, ни другое не соответствует истине, но наличие действительно высоко развитых интеллектуальных способностей и чего-то мистически-привлекательного во внешнем облике отрицать сложно. И в самом деле, крупные размеры, иссиня-черная с металлическим блеском окраска, массивный клюв, придающий значительность облику птицы, всегда немного взъерошенная "борода", гармоничный силуэт строгих линий - все это впечатляет.
Ворон - оседлая птица. Обитает практически везде, за исключением Северной Африки и Северной Америки, но везде редок. Питаются вороны мышевидными грызунами, пищевыми отходами, крупными насекомыми, трупами животных, яйцами и птенцами других видов, рыбой. Едят и растительную пищу - зерна злаков, семена и плоды различных растений. Живут поодиночке или парами, пары нередко не распадаются даже зимой. В конце января-начале февраля начинаются брачные игры, в конце февраля-начале марта приступают к строительству гнезда в кронах высоких деревьев, в береговых обрывах, уступах скал, опорах ЛЭП, телеграфных столбах, вышках. Строят гнездо обе птицы из толстых ветвей вперемешку с комками земли, корой, тонкими свежими веточками. Подстилка из сухих стебельков, шерсти, войлока, кусочков материи и ваты. В марте самка откладывает от 4 до 7 голубоватых с бурыми пятнышками яиц. Насиживание длится три недели. Насиживает только самка, а самец ее кормит. Птенцы вылупляются в начале апреля, в мае вылетают из гнезда. Довольно долго держатся с родителями, которые их подкармливают - до осени или даже зимы.
В содержании дома ворон - исключительно интересная птица. Из всех врановых, несмотря на крупные размеры, воронов содержат в домашних условиях чаще всего, в последние несколько лет вороны стали появляться на птичьем рынке, правда, там они отностительно дороги - 100 - 150$. Кормление воронов из-за их всеядности не представляет особых сложностей - кусочки мяса, рыбы, птицы, хлеб, творог, сырые и вареные яйца, распаренное зерно, и др. Однако в содержании в домашних условиях есть одна сложность - как и все крупные птицы, много пачкает, поэтому свободное содержание в квартире вряд ли возможно. Лучше всего сделать вольер - в комнате, на балконе или на садовом участке. Взятые птенцами, вороны прекрасно приручаются, могут свободно летать на свободе и возвращаться по зову хозяина. Привязавшийся к человеку ворон может даже пытаться защищать своего хозяина, проявляя агрессию к посторонним. Очень хорошо имитируют человеческую речь.